Настоящей границей Роузуэлла была лесная чащоба, окружавшая его земли. Это был предел, за который не переступала ни одна из сестер. Деревья заслоняли от взгляда внешний мир, за исключением вершины Гластонбери-Тор.

Отмахнувшись от этих мыслей, Глэдис поспешила к открытой двери пивоварни. Ей нравилась эта работа. Господь превратил воду в вино, и это настоящее чудо, но и обычный процесс был для Глэдис не менее чудесным. Кислое ячменное сусло становилось прозрачным напитком, который питал тело и просветлял ум.

Войдя, она поприветствовала свою начальницу, сестру Элизабет, энергичную худую женщину с большим носом. Она годилась Глэдис в матери, была жизнерадостной и доброй.

— Есть какие-нибудь особые дела сегодня? — спросила Глэдис, надевая большой фартук.

— Ничего особенного, милая. Затворяй новый эль, пока я заканчиваю закваску. — Она окунула в чан очередную веточку, осторожно вытащила ее обратно, теперь покрытую сероватым налетом, и повесила сушиться. Закваска сохранит свою силу до тех пор, пока не понадобится. Когда ячменное сусло будет готово, веточку погрузят в него, и закваска снова оживет.

Очередное чудо.

Сестра Элизабет принялась разводить огонь под котлом, Глэдис подбросила дров, потом приладила специальную трубу к отверстию в крыше, чтобы выводил дым.

— Сегодня переменчивый ветер, — сказала она.

— Переменчивые времена, — ответила сестра Элизабет. — Новое сражение на востоке. Король Стефан осадил Ипсвич, в ответ герцог Генрих атаковал Стэмфорд.

Какая удача, что устав Роузуэлла не требовал молчания! Сестра Элизабет любила слушать новости от женщин, приносивших в монастырь необходимые товары. У нее были причины для особого интереса. Она пришла в монастырь в двенадцать лет и сохранила ясные воспоминания о своей семье, которую непосредственно затрагивало нынешнее противостояние.

Глэдис попала в монастырь младенцем и не имела никаких воспоминаний о доме. Сейчас, однако, она интересовалась военными новостями не меньше сестры Элизабет. Из-за своего рыцаря. Ей ненавистно было слышать о сражениях. Она хотела, чтобы он был невредим.

— Новости доходят медленно, — сказала она. — Возможно, сражение уже закончилось.

— Закончилось здесь, так начнется где-нибудь еще.

Глэдис выкатила большую бочку.

— Герцог Генрих мог отправиться домой. У него много земель — Анжу, Нормандия, а теперь, после женитьбы на Элеоноре Аквитанской, он получил и ее земли.

Сестра Элизабет фыркнула:

— Таким, как он, всегда мало. — Она печально улыбнулась Глэдис: — Ты так горячо жаждешь мира, милая, и всегда его хотела, но сомневаюсь, что Англия скоро его увидит. Восемнадцать лет стычек посеяли столько вражды, что настоящие проблемы больше не имеют значения.

Глэдис схватила жесткую щетку и ведро с водой. Ах, если бы весь мир было так же легко очистить от грязи, как этот сосуд!

Восемнадцать лет назад, когда Глэдис была в колыбели, король Генрих умер, оставив корону своему единственному законному ребенку — дочери Матильде. Она была женой графа Анжуйского. Несмотря на клятву поддержать ее, многим английским баронам не нравилось, что ими будет править женщина, особенно вышедшая за чужеземца, и они призвали на царство Стефана Блуаского, племянника покойного короля. Жестокая война сейчас стихла и сменилась стычками и междоусобицей, но король Стефан слаб. Многие бароны правили своими землями как принцы, и единственным законом был закованный в железную перчатку кулак.

Теперь сын графини Матильды достиг совершеннолетия и может предъявить претензии на трон, мать передала ему право наследования. В ноябре Генрих, граф Анжуйский и Аквитанский, высадился в Англии и возглавил своих, сторонников. С тех пор Англия страдала от стычек, осад, сражений и разрушений. Хрупкий мир рухнул, перемирие объявлялось и нарушалось. Заполонившие страну наемники грабили народ, когда им не платили. Горели города, гибли люди, обычные, ни в чем не повинные люди.

Возможно, это и неудивительно, что ей пригрезилась битва.

— Кто принес последние новости? — спросила Глэдис, ополаскивая бочку.

— Марджори Купер. Она вчера принесла новый бочонок. Ты тогда ушла срезать ветки.

Жена медника была надежным источником информации. Глэдис скребла и споласкивала бочку.

— Король и герцог зимой заключили мир. Почему они его не соблюдают?

— Потому что ни того ни другого мир не устраивает, как ты понимаешь.

— Да, — призналась Глэдис.

Это соглашение было вынужденным для обеих сторон. Генрих Анжуйский получит трон после смерти короля, но до этого могут пройти годы, Стефану только пятьдесят семь. Покойный король Генрих прожил на десять лет больше. Король Стефан унаследовал его трон, но лишил права наследования собственного сына.

— Если король и хочет соблюдать соглашение, его сын принц Эсташ — никогда.

— Эсташ Булонский. — Глэдис почти выплюнула это имя. Ужасный человек, в двадцать три года он погряз в пороках.

— Да, Марджори говорит, что многие бароны, которые поддерживают короля Стефана, переходят на сторону герцога Генриха только из-за Эсташа. Они не хотят видеть этого юнца на троне.

Глэдис резко подняла взгляд:

— Возможно, это дает надежду на мир. И герцог Генрих, похоже, благочестивый человек. Помните, когда его войска грабили в окрестностях Оксфорда? Он приказал, чтобы все добро вернули.

— Благочестивый или умный, — сухо сказала сестра Элизабет, — но все равно лучше, чем Эсташ. Вода кипит.

Глэдис поставила тяжелую бочку у котла, потом пошла за продуктами для солода.

Война, активная или тлеющая, всю ее жизнь раздирала Англию, погружая в хаос, и Глэдис трудно было поверить в возможность мира или даже вообразить, какой может быть мирная жизнь. Она жила, защищенная от ужасов войны, но слышала о них: уничтожались деревни, горели города, войска разрушали и грабили. Сильные притесняли слабых, и не было действенного закона, чтобы остановить злодеяния, бесконечные распри и вражду.

Мир казался таким же фантастическим, как Святая чаша, которую Иосиф Аримафейский спрятал в Гластонбери и которую невозможно найти. Глэдис слышала рассказы о том, как по ночам люди прокрадывались к холму в поисках Святой чаши и чудесного дара, приносимого, как говорят, ею.

— Что с тобой случилось? — ворчал Раннульф, вместе с оруженосцем Элейном помогая Майклу де Лаури снять помятые доспехи.

Майкл вздрогнул, когда задели ушибленную руку. У него еще и голова болела от последнего удара.

— Отвлекся.

— В бою тебя бы убили. — Раннульф, крепкий кривоногий мужчина пятидесяти шести лет, служил дружинником Майкла, но был одним из его наставников, и Майкл никогда не забывал это.