Сохранились сведения, что отряд Стефана следовал по полям центральной Франции, через Рейн близ Лиона, через Дофин и удивительную местность Прованса, пока не достиг, в конце долгого пути, портового города Марсель. Имеются данные, что Стефан стал известен как «Пророк» и передвигался в просторном фургоне, завешенном алыми знаменами. По пути он вдохновлял и пополнял толпу приверженцев через проповедь и пророчествование, в которых говорил властно, от имени небес. После выжидания, которое дорого обошлось властям, растерянный король Франции, наконец, приказал отрядам возвратиться домой, но Стефан и его последователи отказались ему подчиниться.

Хроники и последующие поколения рассказывали, что светловолосую армию маленьких германцев сопровождала свита «бабочек и птиц», напевая всем знакомый гимн «Чудный Господь Иисус», известный также как «Гимн крестоносцев». Нам кажется, что по видению Николаса Средиземное море должно было разделиться перед детьми в Генуе, но твердой уверенности касательно их точного маршрута нет. В своей внушительной работе «Детский Крестовый Поход», впервые опубликованной около 1870 года, преподобный Джордж Забриски Грей приводит доводы тому, что отряд Николаса прошел к западу от Рейна и пересек Альпы по хорошо известному Монсенисскому перевалу, попав прямо в район Пьемонт современной Италии. Отсюда, считает он, они последовали по долине реки По к Генуе.

Однако Грей и другие исследователи сходятся во мнении, что не все германские крестоносцы следовали исключительно за Николасом. Первоначальная армия разделилась, возможно, в Кельне, а может быть, и в Майнце. Отщепенцы, не меньше двадцати тысяч детей, решили идти вдоль восточного берега Рейна. Их страдальческий путь покрыт еще более плотной завесой истории, чем судьба спутников Николаса. Но считается, что, в конце концов, они ушли далеко от течения Рейна, в глубь Швабии, прежде чем направиться на юг сквозь опасные земли восточной Швейцарии. Грей утверждает, что они обошли Альпы но Сен-Готардскому ущелью, а затем совершили загадочный поворот на юго-восток к Адриатическому морю.

Принимая во внимание природу той эпохи и ее литературные наклонности, естественно предположить, что потерявшиеся или отбившиеся группы-одиночки, как и независимые отряды, и есть те светловолосые дети, попавшие в Ломбардию через безызвестные альпийские перевалы и направлявшиеся в Геную. Именно эти таинственные и едва заметные следы составляют предмет истории, далее изложенной в книге.

Повествование было бы тщетным и весьма ограниченным, если привязывать его к тому небольшому количеству проверенной информации, которую предоставляют скудные и порой противоречивые источники. Для данной работы был выбран особый путь: представить события таким образом, чтобы, не без участия личных предположений и догадок, совместить исторически достоверные переживания всех крестоносцев в общем. Хотя были приложены все усилия, чтобы факты повести сочетались с историческими данными, автор не ставил перед собой цели предложить вам документальный рассказ. Книга составлялась в надежде, что, перевернув последнюю страницу, читатель полнее осознает природу и дух этого несостоявшегося предприятия и мира, в котором оно имело место. Надежда была и в том, что истины, предложенные в этом, труднейшем странствовании душ, пройдут сквозь время и коснутся укромных уголков сердец нового века.

В мироздании, которое томилось от гнета, эти безобидные дети Европы перенесли непередаваемые трудности. Будь то засуха или голод, болезни или нападки врагов, доблестные воины выносили на себе испытания мира, погрязшего в страшных мучениях. Твердые в своем уповании, эти, отверженные всеми крестоносцы, продолжали путь. Сомнение опутывало их, но они все равно выстояли до конца с желанием верить, с желанием доверять, безмолвные и согретые любовью Бога, перед Чьим взором они терпеливо страдали.

Автор уверен в немногом, но не сомневается, что отважные крестоносцы, чьи страдания стали компасом к вратам Божьих истин, сегодня возжаждали бы стать нашими проводниками. Ибо они вкусили загадочной свободы, обретенной посреди несчастий, и, несомненно, пожелали бы поделиться с нами радостью этого сладостного освобождения. Надежда, проявившаяся в их невзгодах, обладает ключом к нашей собственной свободе, когда мы разочарованы, падаем и переносим несчастья; она придает нам мужества встретиться с тайнами, которых боимся. Возможно, их странствие это метафора надежды посреди уныния и горя.

Итак, в путь! Идите в Палестину, плечом к плечу с доблестными юными крестоносцами. Шагайте вместе с ними по феодальным поместьям, устрашающим Альпам, бревенчатым городам и величественным замкам средневекового христианства и не ослабевайте сердцем ибо, хотя вам предстоят страдания, вам надлежит и освобождение.

Vincit qui patior!

Ранним летом 1212 года от Рождества благословенного Господа неизменный Лаубусбах бесшумно катил мирные воды к речке Лан. Он тёк на запад, прокладывая себе путь по Tonschiefer, мягкому пласту глинистого сланца, бесконечно работая над формой широкой и ровной долины еще с тех самых пор, как первобытные франкские племена охотились на оленя и лисицу по длинным склонам и широким спинам лесистых холмов, плавно спускающихся к водам реки. На расстоянии дня неторопливой прогулки от устья потока равнина резко сворачивала к чашевидному ущелью, где более упрямая донная порода, Diabas, сжала берега настойчивых вод. Как уже почти двадцать поколений кряду, так и теперь, эта глубокая впадина служила добрым людям из селения Вейер, заботливо укрывая от холода и непогоды их приземистые, крутоверхие лачуги, крытые соломой. Но даже под такой незыблемой защитой от прихотей природы нужно было убежище от злобных духов, которые, несомненно, рыскали по окружающим лесам и полям. Его предлагала древняя и потемневшая от времени каменная церковь, возвышавшаяся на краю впадины.

Этим особенно сухим и жарким июньским месяцем обычно оживленный Лаубусбах не журчал и не плескался по каменистому дну, и даже колесо вейерской мельницы он не вращал с привычным рвением. Вместо того, чтобы смеяться в ярком свете летнего солнцестояния, поток тосковал, словно не солнце, а звезды мрачной ночи отражались в нем. И эта грусть не ускользнула от простого деревенского люда, Volk, который чутко внимал знакам потусторонних сил, наполнявших мир. Тоска Лаубусбаха стала причиной для размышлений и, возможно, молитв, предвещая будущее время слез.

* * *

В нескольких минутах ходьбы от берега стояла скромная хижина вейерского пекаря. Прочные стены крепко держали на себе густую соломенную крышу и давали хороший приют своим хозяевам. В эту пасмурную, безжизненную ночь обе комнаты освещались тусклым светом тлеющих угольев и единственной свечи.

В углу большой, общей, комнаты сидел Карл, младший сын пекаря. Он присел на корточки возле кипы соломы, служившей ему постелью, и не сводил печального взора с заброшенного очага, расположенного посередине комнаты и окружённого плоскими камнями. Карл был жизнерадостным ребенком, всегда готовым разогнать житейские невзгоды широкой улыбкой на круглом румяном лице. Все люди были ему друзьями – тринадцатилетнему мальчику, веселому и любознательному, приветливому и счастливому, – а сам он никому не был врагом. Непослушные рыжие кудри в беспорядке усеяли пол вокруг него: он неспешно, чтобы скоротать время, состригал их с головы. Сельский старейшина сурово напомнил ему, что только знати и принцам позволительно иметь длинные волосы. И Карл старался сохранять положенный порядок вещей.