Принеся с собой в государственную жизнь этот устарелый лозунг из своего прошлого, «революционная демократия» вплоть до самого Октября и даже, частично, после него, как это хорошо показал историк революции С. П. Мельгунов[2], настойчиво пыталась сговориться с Лениным и большевиками, которых в политическом спектре она не отделяла от себя.

Партии революционной демократии не могли быть опорой для Временного правительства в его государственной работе еще и потому, что они опирались на Советы рабочих и солдатских депутатов и в своем большинстве не хотели расставаться с этой опорой и после выборов в Учредительное собрание. В то же время Советы 1917 года ни в своей правовой основе, ни в вопросе охвата ими большинства народа не отвечали демократическим принципам всеобщего, равного, прямого и тайного голосования. Партии революционной демократии не хотели нести ответственности за всю страну. Разъедаемый демагогией классовой борьбы, исходивший не из интересов всего народа в целом, а из ранее принятых доктрин, российский социализм 1917 года не вырос еще из партийных пеленок, не мог подняться до государственного сознания. Всероссийская демократическая революция, как основа для строительства новой общенародной государственной жизни, была для него не своим кровным делом.

А. Ф. Керенский-мемуарист очень часто любит вспоминать «о навязчивой идее грядущей контрреволюции справа, парализовавшей верхи революционных кругов».

Но если тогда еще не всем было ясно, что ни для какой контрреволюции нет социальной базы, то во всяком случае не могло быть сомнений в том, что укрепление власти Временного правительства и помощь ему могли только укрепить свободу и демократию.

Правительство оказалось одиноким уже во время апрельского кризиса, когда П. Н. Милюков в самой терпимой, демократической и полностью признающей права других народов формуле попытался защищать национальные интересы России. Петроградский совет в своем большинстве выступил с позиций «Циммервальда», а не с позиций национальных интересов и обороны, хотя его председатель лично проделал обратную эволюцию.

Майская организация демонстрации против правительства означала сдачу позиций врагам демократии и свободы «слева», и они, почувствовав это, уже в июле предприняли свой первый, неудачно окончившийся путч для захвата власти.

Несмотря на этот предметный урок, «навязчивые идеи» о готовящейся контрреволюции, о которых пишет А. Ф. Керенский, продолжали господствовать и часто руководить действиями самого правительства, в том числе и многими поступками самого А. Ф. Керенского, особенно в августе 1917 года.

Потребовался колоссальный исторический опыт, потребовалась еще треть века после русской революции, чтобы и европейские социалисты пришли в своем большинстве к сознанию, что главный враг демократии и свободы в нашу эпоху — это тоталитаризм «слева».

Уже много написано о бездеятельности, слабоволии, отсутствии должной энергии и целеустремленности у Временного правительства и большинства партий революционной демократии, пришедших к активной государственной политике с устарелым и догматическим арсеналом идей. Но до сих пор никто из историков Февральской революции не занимался еще вплотную вопросом: революция и молодежь.

Молодежь того времени в 1917 году в основном была на фронте. Как ее интеллигентная часть — студенчество, так уже и значительное количество рабочей, крестьянской, казачьей молодежи составляли офицерскую и унтер-офицерскую часть армии.

От кастовой замкнутости старого офицерского корпуса (впрочем, отмиравшей уже до войны) в армии 1917 года почти ничего не оставалось. Миф о «буржуазно-помещичьем офицерстве», раздутый в качестве одной из «навязчивых идей» в ходе самой революции и усиленно поддерживаемый партийной историей в СССР, оказывается пустым и исторически неверным. При первом формировании Красной армии значительная часть этого офицерства с самого начала вступила в ее ряды, на чем мы остановимся ниже.

Военная молодежь приняла Февральскую революцию и горячо встала на защиту ее основных идей. Последующие события, начиная с августа 1917 года, показали, что в ее среде было достаточно сил, готовых решительно, с оружием в руках защищать свободу, правовую государственность и демократию. Генерал Л. Г. Корнилов, будучи республиканцем по убеждению, был одним из первых генералов, полностью принявших Февральскую революцию и поэтому позже за ним пошла военная молодежь. Когда большевики захватили власть, молодежь военных училищ без плана, без организации, без руководства, восстала в ноябрьские дни в Петрограде и Москве и едва не опрокинула большевистскую диктатуру.

Временное правительство проглядело в марте-июле возможность опереться на революционную и, как показала дальнейшая история, самую государственно-сознательную и жертвенную часть населения России.

С точки зрения самой молодежи, ее поведение в начале революции было вполне оправдано. Как часто в истории нашей родины внешнеполитические факторы доминировали психологически над внутриполитическими, так и в начале революции 1917 года у молодежи на фронте значимость внешнего врага перевешивала опасности, возникшие внутри страны. А вместо мобилизации молодежи на сохранение государственности, демократии и права первый председатель Временного правительства успокоительно заявлял: «Наше поколение оказалось в самом счастливом периоде истории России». Какой злой иронией звучали для российской молодежи 1917 года эти слова в течение всей последующей ее жизни …

Кроме того, горечь утраченной буквально без пяти минут 12 победы над Германией и Австрией фатально все еще и в 1918 году, а не только в 1917, психологически направляла все устремления молодежи на противника вовне, на продолжение войны.

Здесь государственное сознание, чувство долга перед Россией преобладало над партийными интересами. Только в исторической ретроспекции стало отчетливо видно, что даже в начале 1918 года первые военные формирования, в основном добровольческие, как Красной армии, так и Белых армий проходили все еще под знаком стремления молодежи к защите отечества от внешнего врага.

Временное правительство, возглавив Февральскую революцию, не сделало попытки опереться на силу, которая могла благодаря своей доказанной жертвенности найти синтетическое решение, выход из столкновения справедливых социальных требований и государственных, национальных интересов, столкновения, превратившегося в запутанный клубок противоречий в ходе революции. В этом историческом упущении заключается, на наш взгляд, один из важнейших уроков Февраля.

Глава 2

Революционная демократия

Три партии, три главнейших течения определяли судьбы России в 1917 году.

Конституционалисты-демократы (кадеты), или Партия Народной свободы после Февраля 1917 года, были продолжателями либерально-демократических традиций русской интеллигенции, идущих от декабристов и Герцена. Партия кадетов выросла из земских и городских союзов, порожденных реформами Александра II. Активно работая в губернских земствах, особенно в области народного образования, здравоохранения, развития местных производительных сил, путей сообщения и т. д., кадеты накопили значительный практический и общественный опыт.

Находясь до революции на платформе расширения манифеста 17 октября 1905 года путем реформ, кадеты требовали установления полностью демократической, конституционной системы в России, парламентского, ответственного министерства, неограниченной свободы слова, собраний и т. д.

Кадеты предлагали конфискацию крупной земельной частной собственности, с государственным возмещением стоимости конфискованной земли ее владельцам,