«В древности холопами становились четырьмя путями: плен, преступление, долг или добрая воля. О доброй воле здесь речи не было, о массовом преступлении или массовом долге – тоже. Так что же остается? Остается плен. Вот и вопрос: кто пришел к власти в России, если взял в плен миллионы сограждан, обратил их в свое имущество, а сам освободился от каких бы то ни было обязательств, даже от государственной службы?»

(Е. Прудникова)

Недаром в России кроме разнокалиберных бунтов имелись и иные способы социального протеста. С середины XVIII века распространилась секта так называемых бегунов. Она вышла из радикального крыла старообрядчества. Согласно этому учению, после церковного раскола на Русскую землю пришел Антихрист и вся власть с тех пор от него. Особую статью занимает Петр I, которого многие старообрядцы считали воплощением Антихриста.

«Петр пустил в ход изобретение диавола – слово “мое”, пересчитал живых и мертвых, разделил людей на “разные чины”, размежевал земли, реки и усадьбы, одним дав часть, а другим не дал ничего. Он заставляет всех людей принять печать антихриста – паспорт и изменить даже образ божий в человеке – брить бороды и носить немецкое платье. Все эти мерзости антихристовы продолжались и после Петра, продолжаются и теперь, когда живет Евфимий: Екатерина размежевывает земли, раздает земли и крестьян налево и направо помещикам, засилье антихриста стало еще тягостнее и невыносимее. Эта несложная доктрина чрезвычайно легко уложилась в умах крестьянской массы, как показывают бегунские песни и стихи».

(Н. Никольский)

То есть государственная власть признавалась абсолютным злом, работа на неё, как и на помещика, объявлялась недопустимой. А каков же выход? Бежать. Куда угодно, лишь бы не иметь отношения к существовавшей системе. Бегство объявлялось подвигом во имя веры.

«Всякий, кто желает спастись, не должен принимать печати антихриста, т. е. иметь паспорт, не должен записываться в раскольничьи списки, не должен иметь “ни града, ни села, ни дому”; такой человек должен вечно бегать, вечно странствовать, быть странником, неведомым миру, разорвавшим всякую связь с обществом. Это бегство прямо объявляется “бранью с антихристом”, но не открытою бранью, которая невозможна до времени последнего пришествия, а бранью “противлением его воле и неисполнением его законов”; время открытой брани придет в будущем, и тогда всякий, кто будет убит, получит венец, какого не получал еще никто из мучеников.

Бегство в пустыню, к которому вынуждены бегуны, казалось им последним тяглом, последним испытанием накануне кончины мира. Теперь “вся пророчества совершаются, предсказания скончеваются”, и будет скоро второе пришествие и суд. И придется тогда вопиять насильникам: “Смолу и огнь я пию за прегордую жизнь мою”… А зато страдальцы попадут в прекрасные места: “Там растут и процветают древа райская всегда, Там рождают, умножают своего сладкого плода”».

(Н. Никольский)

Идеи бегунов достаточно быстро распространились по всей России. Причем им сочувствовали не только потенциальные беглецы, вроде горнорабочих с Алтая или барских крестьян, но и другие слои населения. Например, городские мещане. Для тех, кто не был готов сорваться в побег, была придумана иная форма участия в секте. Они должны были всячески помогать не только членам секты, но и вообще всем странникам и беглым. Однако умереть человек должен был беглецом. Когда член секты тяжело заболевал, его родным полагалось заявить в полицию и сообщить, что он скрылся неизвестно куда. Сектанта старались вынести перед смертью в лес или хотя бы в соседний дом – то есть он вроде бы помирал как настоящий странник.

На Алтае бегуны создали не только собственные деревни, но даже и торговые городки. Справиться с ними не было никакой возможности. В конце концов, алтайские бегуны вернулись в российское подданство, но при этом стали не крепостными, а свободными. Но движение продолжало существовать до отмены крепостного права.

Может поэтому в 1917 году в России как из-под земли[3] появилось огромное количество анархистов? Кстати, именно знакомство с бегунами подвигло видного идеолога анархизма Михаила Бакунина к его идеям…[4] Это по поводу тезиса, что русский народ распропагандировали революционеры, набравшиеся западных идей. Ага, набрались. В Сибири.

Но давайте поглядим на дело с иной стороны. С государственной точки зрения. Тут тоже получался полный трендец. Вернемся к сути крепостного права. Крестьянин должен был работать на барщине за помещика. По обычаю на это отводилось три дня в неделю, но некоторые помещики запрягали мужиков работать за них и целые шесть дней. А как на своем участке? Не наше дело, господам нужны деньги. Работать приходилось и по ночам.

Но в любом случае – как обрабатывали крестьяне помещичью землю? Да так же, как работали солдаты в стройбатах при СССР. Кое-как. И в самом деле – зачем им хорошо трудиться? Подневольная работа не может быть эффективной по определению. Не все рабы были готовы бунтовать. Но ведь есть и пассивное сопротивление. Оно уже в иные времена получило название «саботаж».

«Раба давили. Раб вредил».

(А. Иванов)

В итоге урожаи были низкие. А ведь именно с помещичьих земель кормилось государство[5]. В том числе и армия.

Имеется множество свидетельств, как иные помещики пытались внедрить разные прогрессивные технологии. Это неизбежно заканчивалось полным провалом. В самом деле, а зачем крестьянам осваивать всякие премудрости, которые расценивались как «панские вытребеньки»? От барина ничего хорошего не ждали. Так что в ход шел всё тот же саботаж. Как легче всего не учиться, если учиться не хочешь? Прикинуться тупым. В конце концов, оставят в покое. От этого, кстати, пошла байка о «тупости русского народа».

* * *

Но ведь дело даже не в этом. Есть такой термин – социальный расизм. Суть его заключается в том, что представители элиты смотрят на всех остальных, как на «унтерменшей». В России дворяне и примкнувшая впоследствии к ним интеллигенция представляли, по сути, иную нацию. Обычно это связывают с деятельностью Петра I, который повернулся лицом к Западу и стал без разбора навязывать западную культуру. Но на самом-то деле тенденции имелись и раньше. Так, к примеру, главная противница Петра, его сводная сестра Софья Алексеевна, была большой сторонницей разных нововведений. Просто политический расклад был такой, что ей было трудно что-то предпринимать.

Петр же довел витавшие в воздухе идеи до логического конца. Я не стану в данной книге анализировать петровские реформы, но вот об одной стороне упомянуть необходимо. Российская элита повернулась на Запад. То есть представители элиты всеми силами старались жить «как в Европе». А народ остался таким, каким был.