* * *

Мое детство, прошедшее на четвертом этаже нашего дома в Париже, было беззаботным и счастливым. Но какими бы счастливыми ни были детские годы, ребенку все равно хочется знать, что же находится за пределами его комнаты, в большом мире.

Все началось с моего шестнадцатого дня рождения. Помню, что в тот день матушка сидела на диване в своей отделанной золотом спальне, а рядом с ней восседала ее приятельница, графиня де Рюпельмонд. Мать вела светскую жизнь, постоянно уезжала из дому в Версаль, развлекалась в Париже и зачастую в компании великих мужей. Она родилась на севере Франции, в городе Мазарини, и у нее были огромные черные глаза, как и у знаменитой бабушки Гортензии. Я не унаследовала ее экзотической внешности, и меня никогда не называли красавицей, хотя в свой адрес я часто слышала комплименты. И это хорошо; будь я слишком красива, загордилась бы, а я желаю одного – смирения. И чтобы Господь любил.

– Ты прекрасно выглядишь, дорогая, – пробормотала мать, немного отстраняя меня, чтобы полюбоваться.

Меня впихнули в мое лучшее платье, волосы убрали назад, а на лицо толстым слоем нанесли незнакомую пудру.

Я сделала реверанс и поблагодарила матушку. Она подняла руку, подозвала одну из служанок.

– Карамель, – велела она, и ей принесли тарелочку с конфетами. – Держи, детка, карамельку.

Я с радостью схватила конфетку. В этом доме существовало два мира: мир моей матери с его роскошью и потворством своим желаниям и аскетический мир нашей детской. Я стремилась влиться во взрослый мир и надеялась, что мама меня обрадует. Мне хотелось выйти замуж, покинуть детскую и отправиться ко двору, влюбиться в мужа, родить прекрасных детей.

– Мы побеседовали с Луи-Александром и его родителями, – сообщила мне матушка.

В семьях, подобных нашим, именно так и было принято: я с детства знала, что выйду замуж за своего кузена. Я плохо знала Луи-Александра – он почти на двадцать лет старше меня, – но он, по крайней мере, не чужой человек. Еще когда я была маленькой девочкой, он как-то приезжал к нам. И после нашей встречи я тут же понеслась наверх рисовать его портрет, чтобы получше запомнить. Все эти годы я хранила этот набросок на самом дне небольшой коробки под лентами и перчатками. Иногда я доставала измятый рисунок и, глядя на него, мечтала о нашей совместной жизни.

– Май тебе подходит?

Я всплеснула руками:

– Так скоро! Просто чудесно!

Мама взяла еще одну конфетку, вытащила орешек. И недовольно произнесла:

– Роза, ты же знаешь, что я терпеть не могу кешью! И почему карамель делают с этими орехами? – Она швырнула нелюбимый орех на пол.

– Так хочется замуж? – поинтересовалась мадам де Рюпельмонд.

Я, насторожившись, кивнула. По правде сказать, я недолюбливала мадам де Рюпельмонд, ее медлительность и постоянно поджатые губы вызывали у меня скованность. Казалось, что под сказанным ею всегда подразумевается нечто иное.

– Конечно, она очень хочет замуж! – воскликнула матушка. – Кто же не хочет побыстрее покинуть детскую? К тому же она станет графиней де Майи, так что ей даже фамилию менять не придется. И такой красавец-жених. Такой красавец! Все складывается ко всеобщему удовольствию.

– Самый лучший жених в округе! – протяжно произнесла мадам де Рюпельмонд, и обе засмеялись. Мне почему-то было не до смеха. – Да, он обожает мечи и вообще всякое оружие.

– Не обращай внимания, – поспешно произнесла матушка, и до меня дошло: что-то я пропустила. – Она будет замужем и представлена ко двору. – Мать повернулась ко мне: – Луиза, мы с мадам де Рюпельмонд разрабатываем небольшой план.

– Ничего себе небольшой! – перебила ее мадам де Рюпельмонд.

Ее темные тонкие губы кажутся мне пиявкой на покрытом свинцовыми белилами лице. Отзываться с такой неприязнью о внешности гостьи невежливо с моей стороны, но она мне совершенно не нравится.

– Мы тут подумываем… – Матушка взяла еще одну карамельку, и слова повисли в воздухе. Я едва не дрожу от нетерпения, потому что догадываюсь, что она скажет дальше. Она аккуратно разжевала конфету и после довольно продолжительной паузы произнесла: – Мы подыскиваем тебе местечко в покоях королевы.

Я вскочила и радостно захлопала в ладоши.

– Луиза-Жюли! – с укоризной сказала мадам де Рюпельмонд. – Не подобает так проявлять эмоции. Вы должны держать себя в руках. – На этот раз никакого подтекста не было.

– Ох, Маргарита, пусть девочка порадуется, – возразила ей мама. – Она такая искренняя. Это так мило. Кроме того, и королева тоже… искренняя. Кто знает? Может быть, когда-то простодушие войдет в моду.

– Как корова, – беспечно произнесла мадам де Рюпельмонд и добавила: – Искренняя и спокойная, как добродушная корова. Я имею в виду королеву, а не тебя, милая Луиза-Жюли.

* * *

Я встаю, отмахиваясь от воспоминаний, и решительно настраиваюсь на то, чтобы найти выход из этого тупика. Королева. Я должна ее разыскать. Я осторожно шагаю по коридору, больше не открываю двери, боясь того, что могу за ними увидеть.

Впереди замечаю ливрейного лакея в цветах могущественной семьи Ноай.

– Ноай! – окликаю я, замечая, что из-за паники, охватившей меня, в моем голосе появились властные нотки.

Мужчина поворачивается, оценивающе смотрит на меня, замечает липкое пятно на моей юбке, едва заметно кланяется.

– Я заблудилась, – объясняю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и холодно. – Мне нужно в покои королевы.

Мужчина слегка усмехается и вновь кланяется, еще менее заметно, чем в первый раз. В Версале сплетни клубятся, как дым, и быстро достигают самых отдаленных уголков дворца, так что уже завтра эта история облетит весь двор.

– Следуйте за мной, мадам.

И он ведет меня по коридору, затем по другому и, наконец, открыв какую-то дверь, выводит во двор Принцев. Отсюда я уже дорогу знаю. Я хочу поблагодарить его за помощь, но он исчезает, не сказав мне ни слова, тем самым подчеркнув, что я тут никто. Оказавшись в знакомой роскоши главных покоев, я, насколько мне позволяют каблуки, поспешила в покои королевы. Я вбежала внутрь и чуть не столкнулась с лакеем, который нес огромное блюдо с фиолетовыми баклажанами, лоснящимися от масла.

– Ох, дорогая! – восклицает моя приятельница Жилетт, герцогиня д’Антен, еще одна фрейлина королевы. Она подталкивает меня к окну. – Постой-ка здесь, пусть румянец сойдет, остынь. – Она рьяно обмахивает меня веером. – Ее Величество сейчас с дофином, через час обед. Пудра! Нам нужна пудра!

Преданная герцогиня де Буффлер, пожилая и самая значительная из всех королевских фрейлин, прищуривает глаза, когда берет баночку у одной из служанок.

– Припудритесь, когда перестанете потеть. И осторожнее, не просыпьте на салфетки. – Она неприязненно смотрит на меня, как будто хочет в чем-то уличить. – И что это у вас на юбке?