Сейчас «шефу» было всего тридцать шесть лет, а старейший из его маршалов едва достиг среднего возраста. Но французские солдаты измеряли время многочисленными битвами и странами, по которым они совершали триумфальные марши. Поэтому следы орудийных колес, ведущие через Альпы к Маренго[7], казались им далекой историей, хотя эти события происходили всего лишь пять лет назад.

Юный лейтенант д'Альбре, отпрыск старинного аристократического семейства, примирившегося ныне с выскочкой императором, сидел на коне, едва удерживаясь в седле, покраснев до корней волос и испытывая муки унижения.

– Кессонная ось никогда не ломается! – заявил он. – По крайней мере, не должна ломаться!

– Все будет в порядке – поломку легко исправить, – успокоил его унтер-офицер, тайком подавая знак солдатам поддержать лейтенанта, что они и сделали.

– Подобный несчастный случай, – продолжал д'Альбре, – просто нельзя было предвидеть! По-моему, это не лучше, чем иметь в лагере убийцу-призрака, который невидим, даже когда он разгуливает при лунном свете.

Спохватившись, лейтенант умолк. Все застыли как вкопанные, положив руку на спину лошади или передок орудия.

Казалось, среди них упало ядро с шипящим фитилем. Каждый видел его, но боялся шелохнуться, покуда оно не взорвется. Это ощущение они чувствовали всеми порами кожи после фразы лейтенанта д'Альбре, в которой слышались непроизнесенные слова: капитан Перережь-Горло.

Заржала лошадь. Ханс Шнайдер, собиравшийся проехать мимо разгоряченной орудийной команды, вновь натянул поводья, обнажив зубы в заискивающей улыбке.

– Месье! – обратился он к юному лейтенанту д'Альбре. – Случайно я услышал, как вы упомянули нашего убийцу. Я Шнайдер из берсийских гусар. Возможно, мое имя или лицо вам знакомы.

– Какого дьявола, – пробормотал уитер-офицер, выражая те же чувства, что недавно Жюль Дюпон, – мы должны знать в лицо или по имени младшего гусарского офицера?

Шнайдер не снизошел до того, чтобы обратить на это внимание.

– Я слышал, – продолжал он, – что произошло еще одно убийство. Допустим! Но болван гренадер утверждает, что другие часовые наблюдали за жертвой и ничего не видели. Неужели это правда, месье?

Лейтенант д'Альбре покраснел, как девушка, и закусил губу.

– Да, это правда! На часового напали спереди – как на Соломона из 7-го полка легких пехотинцев. Но этот убитый имел возможность выстрелить в любого, кто бы ни приблизился к нему; он стоял, ярко освещенный на несколько метров вокруг себя! И все же двое свидетелей, которые смотрели прямо на него, клянутся, что он был один, когда вскрикнул и пошатнулся.

– Ну и ну!

– Здесь находится генерал Савари[8], – продолжал лейтенант д'Альбре, – глава нашей военной полиции. Хорошо бы он нашел убийцу, прежде чем вспыхнет мятеж. Никто не может говорить ни о чем, кроме капитана Перережь-Горло. И что же, месье, по-вашему, делает генерал Савари? Ничего!

– Савари глупец – все это знают.

– Генерал – хороший солдат и не претендует на избыток ума. Но по крайней мере, он должен попытаться…

– Если они в самом деле хотят поймать убийцу, – заявил Шнайдер, – то им следует поручить это человеку, у которого хватит мозгов, чтобы арестовать его. Им нужно ехать в Париж.

– В Париж?

– За старым рыжим лисом Фуше[9]! Вы, очевидно, хотите сказать, что большинство штатских не стоят того, чтобы на них тратить порох. Согласен с вами. Но Фуше, судя потому, что я о нем слышал, знает, как держать собак на цепи, а толпу на подобающем месте.

Старый унтер-офицер уставился на Шнайдера и, не удержавшись, громко присвистнул. Хотя в Великой армии с презрением относились к ужасному министру полиции, о ком говорили, будто он держит пять тысяч шпионов только в одном Париже, все же Шнайдер не мог назвать более могущественное имя, чем Жозеф Фуше.

– Как бы то ни было, – добавил он, испытывая тайное удовольствие, скрытое за надменным выражением лица, – это не ваше и не мое дело. Кто был убит прошлой ночью? Из какого он полка?

– Официально об этом еще не объявляли, но…

– Продолжайте, молодой человек. Я скажу вам, когда услышу достаточно.

– Ну, все знают, что это был гренадер Жуайе из морской гвардии.

– И при ярком свете, говорите? Где же среди ночи часовой может оказаться при ярком свете?

– Как это – где? – воскликнул лейтенант д'Альбре, окончательно забыв об осторожности. – Неужели вы не понимаете, что это убийство могло произойти только в одном месте?

– Ш-ш! – предупреждающе зашипел унтер-офицер. – Мой лейтенант!

Шнайдер отвернулся, его пересохшие от пыли губы пробормотали какое-то слово, которое артиллеристы не смогли расслышать. Поправив кивер, он тут же пустился в галоп и спустя полминуты был уже недалеко от цели.

Позади и слева от него возвышался верхний город с семафором на ратушной башне. Впереди, почти что на краю утеса над сверкающими водами Ла-Манша, виднелся длинный деревянный павильон императора с отделанным стеклом фасадом.

Ночью и днем, обитаемый или пустующий, он бдительно охранялся гвардейцами или морскими пехотинцами, которые патрулировали за высоким деревянным забором, стоявшим на некотором расстоянии от павильона. Сейчас там расхаживали четверо гвардейских гренадеров с мушкетами на плечах и красными плюмажами, развевающимися на меховых киверах.

Шнайдер бросил задумчивый и слегка насмешливый взгляд на павильон, затем окинул глазами флагшток, несколько меньших размеров павильон адмирала Брюи и маленькую хижину с конической соломенной крышей, в которой, словно дикарь, ютился маршал Сульт.

Гусарский лейтенант направился туда, когда послышавшиеся внизу оглушительные вопли заставили его повернуться. В общем потоке ругательств, который исходил от людей, плясавших от бешенства на берегу, выделялись два голоса.

– Английский корабль! Тот же самый!

– Где?

– Да вот же, болван! Смотри!

– Всегда тот же самый? Ты уверен?

– Абсолютно уверен! Господи, да где же наша артиллерия? Ответом послышался грохот орудийных залпов, словно