Прошло несколько месяцев, и вот «Московские новости» получили возможность посвятить ранее поднятой сенсационной теме целую страницу. «Ответ в архивах КГБ — именно туда ведут поиски правды о секретных лабораториях Берии», — категорически утверждали авторы публикации, сетуя на сложности поиска материалов. В конце концов громкая сенсация привлекла внимание и автора этой книги, которому удалось отыскать и познакомиться со старым уголовным делом по расследованию деятельности Могилевского на посту руководителя секретной лаборатории, неизвестно почему не уничтоженном в свое время в установленном порядке. Довелось увидеть и другие архивные материалы.

Потребовалось обратиться и к документам по делу Берии. Все сомнения о правдивости сенсации отпали.

Многие материалы из уголовного дела Могилевского были приобщены к делам Берии, Абакумова, Меркулова: подлинники протоколов допросов, официальные документы… Дальше — больше. Вскоре стало известно и место, где находилась основная база лаборатории, кто в ней работал. Довелось побывать непосредственно на местах трагических событий тех далеких лет.

Неприметный переулок, почти ничем не отличающийся от десятков столь же мало ухоженных собратьев, разместившихся между Кузнецким Мостом и всему миру известной площадью Дзержинского, или, как ее теперь называют, Лубянкой. Здесь, в самом сердце гудящей, гремящей, ворчащей, митингующей многомиллионной Москвы, уже на Лубянке начинаешь чувствовать себя как на старом кладбище. Оно и понятно. Лубянка навсегда оставила на себе клеймо вовсе не мифического эшафота. С каждым шагом к дому на углу Варсонофьевского переулка ноги становятся тяжелее. Ощущение никогда не заживающей раны, может быть, даже обреченности на вечную виноватость перед ушедшими, давит и леденит душу. Именно здесь расстреливали невинных людей. Здесь же происходили события, о которых пойдет речь в этой книге и которые, скорее всего, нигде, кроме как в памяти главных действующих лиц, не оставили о себе никаких следов.

Все ушло в небытие, унесено временем. Словно ничего и не было: ни последних криков расстреливаемых в глухих подвалах, ни «лаборатории смерти»… Но ведь оно стоит, это здание, на том же самом месте…

Документы специального хранения из архивов бывшего Комитета государственной безопасности и Главной военной прокуратуры по экспериментам с отравляющими веществами и ядами на людях показались уникальными не только потому, что приоткрывали совершенно доселе неизвестные страницы наглухо закрытой от постороннего взгляда деятельности специальных оперативных служб ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД-КГБ, особенно подразделений, работавших на обеспечение интересов внешней безопасности, то есть действовавших за рубежом. Среди них оказались письма, заявления, личные заметки, обращения в высшие инстанции сотрудников лаборатории и причастных к ее исследованиям лиц с такими подробностями, которые невозможно написать под давлением или психологическим нажимом под диктовку. Это жуткие свидетельства поистине маниакальной убежденности их авторов — творцов и участников античеловеческих, по сути, «акций» — в необходимости творимых ими преступлений. Они считали, что каждый их шаг оправдан «интересами государства, народа и партии». Подобный феномен до сих пор по-настоящему не разгадан. Сами собой напрашиваются резонные вопросы: может, «изобретателей» способов человеческой смерти ставили в безвыходное положение? Может, их осыпали милостями, благами, привилегиями, которые заставляли забыть про медицинские клятвы, про совесть, людское сострадание, мораль? Или, наконец, насильственно отгородили от реальной жизни железными шорами классовой борьбы?

Наверное, можно было при поиске ответов на подобные вопросы использовать свои, уже нового, современного мышления, клише взглядов на КГБ лишь как на порождение сталинщины, как систему безжалостного подавления человека, своего рода тотальную инквизицию, диктат идеи над разумом и т. д. Это действительно так, и от подобных выводов никуда не уйти. Но архивные документы представили и несколько иную информацию к размышлению. Они высветили образы действующих лиц в зависимости не только от отведенных им «системой» мест и ролей в общем действе расправы с инакомыслием, но и от характера, личных достоинств, человеческих слабостей и прочих недостатков.

Самое первое и самое потрясающее впечатление от знакомства с делами сотрудников лаборатории, с протоколами допросов других свидетелей и обвиняемых — перед нами не бессознательные роботы, не тупые убийцы, не бездушные рычаги, винтики и валики некоего механического транспортера смерти. Это были живые, мыслящие и чувствующие люди, часто вполне образованные или, как их теперь называют, вполне интеллигентные личности, далеко не одиозные, каждый со своими достоинствами и слабостями.

Конечно, не всякий читатель примет безоговорочно на веру то, что написано в протоколах допросов, памятуя о методах и приемах выколачивания «нужных» показаний, фальсификации процессуальных документов. Оттого автор не настаивает на безоговорочной правоте каждого написанного в книге слова, а лишь стремится обосновать свое видение событий, опираясь на материалы уголовного дела.

Автору пришлось изучить в архивах немало уголовных, реабилитационных дел. Даже сегодня далеко не каждое из них признано несостоятельным. Многие обвиняемые и осужденные тех лет так и не получили оправдания, не получили реабилитации. Иначе говоря, остались виновными в совершении преступлений. Конечно, право признать человека преступником предоставлено в наши дни только суду. Это закреплено и в нашей Конституции и в уголовно-процессуальном законодательстве. Правда, исключения все же существуют. Например, в случае смерти лица, совершившего преступление. Но в прежние времена правом признавать человека преступником и назначать ему уголовное наказание наделялось и «особое совещание». Заметим, тоже законодательно. И опять же далеко не все репрессированные «особыми совещаниями» получили реабилитацию. Можно, конечно, оспаривать законность и справедливость ряда пунктов обвинительного заключения по делу начальника спецлаборатории Могилевского. Однако решение «особого совещания» при МГБ СССР от 14 февраля 1953 года до сих пор не отменено. Больше того, специальным Указом Президиума Верховного Совета СССР — высшего органа власти страны — от 1 июня 1956 года (уровень-то какой!) отказ в применении к Могилевскому амнистии мотивировался тем, что «после осуждения Могилевского было установлено производство им опытов по испытанию смертоносных ядов на живых людях». Здесь-то уж расследование вели не ежовцы и не бериевцы. Да и время было совсем другое, и отношение к бывшим «врагам народа» изменилось — началась массовая реабилитация жертв политических репрессий. А вот реабилитировать Могилевского все же не сочли возможным. Хотя и не все были согласны с такой позицией. Среди них академик Академии медицинских наук СССР Н. Н. Блохин, который по этому поводу писал: «В мае 1964 г. мне, как президенту АМН СССР, пришло письмо от Г. М. Могилевского, в котором он отмечал, что принципы предложенных им в 40-х годах методик терапии ипритных поражений могут быть применены и для терапии злокачественных новообразований. Автор письма просил запросить его докторскую диссертацию, изъятую при аресте в 1951 г. Мне удалось выполнить просьбу моего корреспондента, и я предложил ему приехать в Москву. Встретившись, мы обсудили план исследований и договорились о следующей встрече весной 1965 г. Она, однако, не состоялась — Г. М. Могилевский скончался в декабре 1964 г. Отмеченная Г. М. Могилевским аналогия в характере действия на организм ипритного поражения и злокачественных новообразований имеет и другую сторону: молекулы — аналоги иприта — легли в основу целой группы препаратов противоопухолевого действия. Остается сожалеть, что диссертация Г. М. Могилевского из-за ее секретности оставалась неизвестной для специалистов и идеи, высказанные им, не получили должного развития в свое время».