– Все оттуда, из школы «невидимок»… Не хотела тебе рассказывать, но, видно, придется… Нас, «невидимок»-девочек, с детского возраста чуть ли не каждый день страшно насиловали…

– Недопашный и Палисадников?

– Да, в том числе и они… Ты знаешь, этих двух гнид я сама раздавила… Еще был такой Слепень…

– Фамилия такая?

– Нет, фамилия у него была Слепченко, старший лейтенант госбезопасности, но все называли его Слепень. Самый страшный из троих. Тоже, говорят, сдох; жаль, не от моей руки… Этот Слепень, бывало, потом спрашивал: «Что, детка, сильно ненавидишь меня?» Я однажды не выдержала и сказала, мол, да, сильно! А он мне: «Вот и правильно, детка. Для того все и делается. Ты должна ненавидеть каждого, с кем спишь, так оно полезно для дела, а то потом, глядишь, убить его будет жалко». И вот с тех пор… Я не могу с тобой, не могу, ты должен понять!

Бедная девочка! Да и Викентия ему, Васильцеву, было жаль. Влюбился, видно, по-настоящему – и вот же беда какая!..

– А иногда мне кажется, – добавила она, – что этот Слепень жив – уж больно ловок был, чтобы дать себя вот так вот запросто грохнуть.

– Попадись он мне… – проговорил Викентий. – Уж от меня бы не ушел.

На это она сказала:

– От меня бы тоже не ушел… Только так было бы слишком просто для этого гада. Его надо судить. Для таких вот и существует Тайный Суд.

– Палка – камень – веревка… – машинально проговорил Викентий.

– Вот-вот, это самое.

Юрий подумал, что ради этого Слепня, в самом деле, можно было бы сделать исключение.

Викентий вздохнул:

– Да, хорошо бы… Только Тайного Суда теперь нет… – и вкратце объяснил ей, почему, согласно уставу, именно так обстоят дела.

– Понятно… – произнесла Полина. – Нет, говоришь, Суда?.. – И решительно объявила: – Нет – значит, будет!

* * *

Что она имела в виду, стало ясно уже на другой день. Было воскресенье, когда все в сборе, и за обедом Полина спросила у Кати словно бы невзначай:

– Кем я вам теперь прихожусь – вам и Юрию Андреевичу?

– По паспорту? Дочерью, сама же знаешь, зачем спрашиваешь?

– Да, знаю, просто хочу, чтобы вы подтвердили.

– Ну, подтвердила. Дальше что?

– А дальше то, – торжественно провозгласила Полина, – что Тайный Суд теперь существует! Ведь это значит, что я – по праву происхождения! Теперь есть трое судей и есть палач! – Она кивнула в сторону Викентия. – Есть все, что нужно, ведь правда, дядя Юрочка?

Юрий хотел было ответить, что липовый паспорт, полученный от Николаева, это еще не пропуск в Тайный Суд, по уставу необходимо родство по крови… Говорить этого, однако, не стал – тогда получалось бы, что и Викентий никакой не палач, поскольку является приемышем, но лишний раз напоминать об этом парню было выше Юриных сил. Да и вокруг происходило столько всяческих гнусностей, что он и сам иногда жалел в глубине души о прекращении существования Тайного Суда. Поэтому, чуть поколебавшись, наконец сказал:

– Ладно, черт с вами, существует так существует.

– Ой, дядя Юрочка!.. – Полина поцеловала его в щеку, ну совсем, совсем дитя.

И Викентий просветлел наконец – хоть одной из двух его печалей становилось меньше.

– Но только, – строго добавил Юрий, – по пустяковым делам Тайный Суд не будет заседать. Исключительно по настоящим делам, поняли меня, по настоящим!

Полина воскликнула:

– Ну конечно, дядя Юрочка, только по настоящим! Вот как раз одно настоящее! Я у себя там, в отделении милиции, сводки переписала по уголовному розыску. Там, в сумочке у меня… Сейчас…

Она ринулась в свою комнату, но добежать не успела. Входная дверь распахнулась, и трое дюжих молодцев переступили порог. По этим сапогам в гармошку, по этим холодным, глубоко посаженным глазам, по лицам, бурым от чифиря и колючих морозов Дальнего Севера, Юрий сразу понял, что по их душу нагрянули урки самые что ни есть всамделишные. Что ж, когда-нибудь здесь, в Нахаловке, это непременно должно было случиться. Один из них, с лицом, похожим на побуревший череп, без всякого «здрасьте» спросил с порога:

– Которой масти будете?

– Стучаться надо, – сказал ему Юрий, а Полина прибавила:

– И здороваться, между прочим. А насчет масти… Малость перепутали вы, граждане, масть – она бывает у лошадей да у собак.

Эти их слова были оставлены без внимания. Другой урка, кривой на один глаз, сказал:

– Мы от Червленого. – Червленый был воровским королем Нахаловки. – Сперва думали, вы фраерской масти – так Червленый разрешил: пускай живут. А вы вон рыжье да брюлики толкаете почем зря.

– А с честны́м народом не делитесь, – просипел третий, с носом, провалившимся от застарелого сифилиса. – Не дело это, Червленый так на своей земле не дозволял.

Да, это была серьезная оплошность, Юрий еще неделю назад, когда Катя продала перстенек с бриллиантами, предвидел, что добром это не кончится. Решено же было, что станут жить исключительно на зарплату, ничем не выделяясь, да уж больно хотелось Кате купить ему новый костюм ко дню рождения, а денег хватало только на еду, вот перстенек-то и торганула.

– Значит, так, – подытожил Череп. – Половину рыжья и брюликов – Червленому, и тогда живите, чего ж.

– И за какие это за такие красивые глаза брюлики ему отдавать? – невинно спросила Поля.

Урки переглянулись.

– Бо́рзая, – сказал кривой. – Язычок, что ль, малость укоротить?

– Укороти, Сявочка, укороти, – в общем даже ласково разрешил Череп, бывший у них, видимо, за старшего.

Кривой Сява достал нож и, поигрывая им, двинулся на Полину…

Происшедшее вслед за тем он едва ли понял, так же, как и оба его сотоварища. Такого прыжка даже Васильцев, хорошо знавший, на что способна девушка, от нее не ожидал, а для урок она просто на миг исчезла. В действительности, легкая как перышко, она просто подпрыгнула выше Сявиной головы и сверху саданула его каблучком по темени. Тот рухнул как подкошенный, а Полина опустилась рядом с его распластавшимся на полу телом. Для двух оставшихся урок это выглядело, должно быть, так: она исчезла, потом материализовалась, а кривой Сява просто так, сам по себе, шмякнулся на пол.

– Нечистая… – пробормотал безносый, пятясь назад.

Череп опомнился первым и с завидным проворством выхватил из кармана наган.

Тут же, однако, и уронил, взвыв. Это Викентий стремительно метнул в него столовый нож, попавший урке в запястье. Тот, подвывая, пытался его вытащить, но у него никак не получалось, нож прочно засел между косточками. Так и оставшись с ножом в запястье, он крикнул безносому: – Мочи их, Валет! Шмаляй!

Безносый и рад бы шмалять, наган у него был на изготовку, – но в кого, в кого шмалять?! Поля и Викентий, приближаясь к нему, то и дело быстро менялись местами, так что казалось, будто это один человек то и дело раздваивается, – в какую же половинку дуло-то направлять? На Катю и Юрия, продолжавших спокойно сидеть за столом, он не обращал внимания, не видя в них никакой опасности.