Сейчас генерал Н. Н. Николаев сидел, склонившись над расшифровкой одного из таких сов. секретных отчетов, полученного из Германии, изучая число танков и дивизий, начавших перемещаться к нашим западным границам.

В общем-то, количество это было не таким уж пугающим – меньше семидесяти дивизий, тысячи полторы танков. Да он знал и из других источников, что Германия, даже развернись она сюда, на восток, во всю свою мощь, сможет выставить и того, и другого едва-едва вдвое больше. Это против наших двадцати тысяч танков и трехсот дивизий, уже существующих, а о таком чуде, как танки КВ и Т-34 Германия пока что, в сорок первом году, не может и мечтать.

В том, что война с Германией непременно будет, он, Н. Н. Николаев, не сомневался – вот только когда, когда? И, несмотря на наше колоссальное превосходство в технике, боялся этой войны.

В недавней Финской войне наше превосходство было еще более разительным, а чем все обернулось? Бывало, нашу дивизию блокировали два взвода финских лыжников; дивизия сидела в лесу и посылала панические радиограммы: спасайте, мы окружены! И расстрелы командиров перед строем не прибавили армии боевого пыла. Генерал Н. Н. Николаев опасался, что и в начале грядущей войны дело будет обстоять ничуть не лучше. Он понимал то, чего, кажется, не понимали там, в Кремле: техника воюет не сама по себе, воюют люди. А вот что касается людей…

Нет, он не считал русских людей трусами, да и ни один враг ни в какую войну за трусов их не держал, – но уж больно пригнуло, прибило их к земле последнее страшное десятилетие. Армия состояла большей частью из крестьян, из тех, кто еще детьми видел и расстрелы, и голод, порой доводивший до людоедства. Большая ли охота им, повзрослевшим, отдавать жизни за такую власть? Просто они еще не знали, что в рейхстаге сидит людоед ничуть не более гуманный, чем сидящий в Кремле.

Вот когда поймут – тогда и воевать будут по-другому. Это, без сомнения, произойдет, но далеко, далеко не сразу, поэтому и начало войны виделось Н. Н. Николаеву совсем не таким победным, как в недавнем глупейшем кинофильме «Если завтра война…»

От этих мрачных мыслей его оторвал телефонный звонок. Звонил его друг, старший майор П. П. Петров из НКГБ, бывший по рождению таким же П. П. Петровым, как он сам – Н. Н. Николаевым. Оставив прежнее место службы, он, Н. Н. Николаев, не порвал связей со своими друзьями и единомышленниками оттуда, с Лубянки.

П. П. Петров приглашал его на ночную рыбалку, на подледный лов. Сообщил, что прикорм для рыбы обеспечит сам, вместе с А. А. Александровым.

– Буду в двадцать один ноль-ноль, – пообещал Н. Н. Николаев.

Что означает эта «ночная рыбалка» и этот «прикорм для рыбы», он превосходно знал.

* * *

…В свете фонариков «прикорм для рыбы» бился на заснеженном льду Москвы-реки и что-то мычал сквозь кляп во рту. В жизни, уже подошедшей к концу, этот «прикорм» звался капитаном государственной безопасности Евтюховым, под каковым именем, прикрываясь красной «корочкой», сотворил множество всяческих гнусностей, последней из которых была продажа «детей врагов народа» из специального детского дома в чьи-то неизвестные руки. Это случилось с полгода назад, но только недавно старший майор П. П. Петров узнал про это дело.

Чего хотел от этих детей покупатель и кто он такой, еще предстояло выяснить, продавца же сейчас ждала уже решенная ими троими участь – надпись на фанерной табличке, висевшей у него на шее, гласила: «КАМЕНЬ», – это на случай, если когда-нибудь весной его тело всплывет; пускай тогда на Лубянке думают, что тот Тайный Суд все еще существует и продолжает свое дело.

Прорубь была готова. Майор А. А. Александров подтащил камень поувесистей, а они двое, П. П. Петров и Н. Н. Николаев, тем временем уже запихивали мычавшего капитана в мешок.

Через пару минут все было закончено, а еще через минуту-другую хваткий морозец начал затягивать прорубь тонким ледком.

Затем они втроем вышли на берег и развели костер: предстояло просидеть тут, как минимум, три часа, чтобы легенда с рыбалкой выглядела убедительной. На этот случай и свежая рыба уже была припасена, и рыболовные снасти лежали в багажниках машин. Лишь тут, у костра, генерал Н. Н. Николаев спросил, удалось ли выяснить, кто и зачем покупал детей («прикорм для рыбы» так и не сумел дать вразумительного ответа на этот вопрос).

– Только предположения, – сказал П. П. Петров и протянул ему две бумаги.

Это были копии тех самых бумаг, которые недавно предал аутодафе над пепельницей нарком Меркулов. Генерал Н. Н. Николаев, прочтя их в свете костра, не стал спрашивать, как удалось добыть эти копии. За свою жизнь каждому из них не раз приходилось добывать копии самых секретных документов из ничуть не менее высоких кабинетов и в Лондоне, и в Париже, и в Бухаресте, и во многих других странах и городах, куда их направляло руководство разведки, так что у каждого из них имелись для того свои наработанные способы.

– Думаете, Слепченко собирается сделать из этих детей новых «невидимок»? – спросил Н. Н. Николаев.

– Похоже на то, – кивнул майор А. А. Александров.

– Что, контора собралась возобновить проект?

– Да нет, – покачал головой П. П. Петров, – если бы собиралась, то я бы знал.

– Так что же, Слепченко решил выводить «невидимок» для каких-то собственных нужд?

– Опять же похоже на то. Только для каких – вот что хорошо бы выяснить.

– Будет не легко, – вставил А. А. Александров, – Слепченко этот – конспиратор от Бога… точнее, от самого дьявола. Вон как зачищает концы!

– Думаете, с комиссаром Палисадниковым – это его работа? – спросил Н. Н. Николаев. И сам же себе ответил: – Да, на контору не похоже, там уж как-нибудь обошлись бы без снайперской винтовки, просто сгинул бы навсегда этот Палисадников, и дело с концом… Только какой черт ему бояться слепого? Опознать его Палисадников уже все равно бы не смог.

– Привычка, видно, такая, – сказал П. П. Петров, – зачищать все заподлицо. Теперь даже неоткуда подступиться – от проекта «Невидимка» никого больше, пожалуй, в живых-то не осталось.

Тут он ошибался. Оставалась в живых девочка эта, Ульяна (или теперь уже Полина), но говорить этого Н. Н. Николаев не стал – не потому, что не доверял своим друзьям, а просто такая уж привычка, вырабатываемая годами, была у опытных разведчиков – не выкладывать даже друзьям информацию, по которой в дальнейшем собираешься работать сам.

Еще вот что доставляло беспокойство. Аноним писал Меркулову, что будто бы Слепченко видели в городе N-ске, именно туда, в N-ск, он сам, Н. Н. Николаев, эвакуировал ту четверку; а ведь Слепченко – тут П. П. Петров прав – привык все делать заподлицо.

И генерал Н. Н. Николаев решил для себя, что ему надо срочно под каким-либо предлогом брать на несколько дней командировку в N-ск.

* * *

Из разговора на N-ском базаре.

– Слыхала, Пелагея, как сберкассу-то вчера ограбили? Точно тебе говорю – нечистая сила!