– Как насчёт начать… м-м… с карпаччо?

– Отлично, – кивнула я, натянуто улыбаясь Эвану.

И так каждый раз. Я уже знаю, что будет дальше: он закажет целый стол еды и будет пихать мне в рот по куску того, что ест сам. О да! И этот пухляк абсолютно уверен, что у нас с ним одинаковые вкусы! А значит, я идеально ему подхожу.

Вот и сейчас происходило то же самое… Сначала карпаччо, затем ещё с десяток различных закусок, после чего перешли к горячему…

– Филетто ди майале! – объявил название блюда Эван, протягивая мне на вилке кусок свиной вырезки. – Просто пальчики оближешь! Попробуй, Ксандра! У этого блюда божественный вкус!

Я чувствовала на себе взгляд отца. Он следит за мной. Всегда следит. Потому что только полной идиотке может понравиться этот упырь, помешанный на еде! Наследник миллионов! Идеальная партия! Тьфу!

Эван потряс вилкой, и несколько капель соуса расползлись по белоснежной скатерти.

– М-м? Ксандра, скорее! Пробуй!

– Что это за соус? – я смотрела на вилку.

– Медово-ореховый, – улыбнулся Эван, сверкнув куском салата в передних зубах.

Я одарила его тяжёлым взглядом и посильнее сжала челюсти, чтобы прямо сейчас не дать полную объективную характеристику этому олуху напротив.

– У Лексы аллергия на орехи, идиот! – пришла мне на помощь Хизер. – Она сто раз тебе говорила. Смерти её хочешь?

– Хизер! Это последнее предупреждение! – пригрозил отец тем тоном, против которого ни у кого нет шансов. Так что даже Хизер уткнулась носом в тарелку.

А я всё молчала, чувствуя, как шкала терпения добирается до верхней отметки. Хотя никакого «взрыва» на сегодня точно не планировала.

Глубоко вздохнула и вновь взглянула на часы – без пятнадцати шесть.

«Ну здорово…»

– Куда-то спешишь? – с полным ртом свиных медальонов промямлил Эван.

– Эм… нет. Не ем после шести.

– А, это правильно, – закивал Эван и вдруг просиял: – Но у тебя ещё есть целых пятнадцать минут! Можно перейти к десертам! Официант!

О боже…

Тот момент, когда хочется шлёпнуть себя по лбу.

– Ксандра, попробуй вот это! – Новый кусок чего-то там появился на вилке Эвана, и вилка стремительно летела ко мне в рот. Пришлось прожевать. – А теперь вот это.

– Спасибо, Эван, но мне не хочется.

Глаза Эвана выпучились, как у огромной жабы:

– Нет! Это ризотто божественно! Ты должна его попробовать!

– Я правда не хочу, – с нажимом ответила я, всё ещё заставляя себя улыбаться.

– Попробуй хоть чуть-чуть, Ксандра!

– Нет, спасибо. – Сложила руки на коленях и с преувеличенным интересом оглядела зал, как вдруг вилка Эвана оказалась перед самым моим лицом, пухлые пальцы надавили на щёки и впихнули в мой приоткрывшийся рот ризотто.

Сбоку послышался свист Хизер. Моя мама нервно усмехнулась. Взгляд отца говорил: «Проглоти и скажи спасибо!» А чета Браунов с умилением глядела на сына.

Мистер Браун хлопнул отпрыска по плечу:

– Молодец, Эван. Настоящий мужик. Твоя женщина должна быть сыта и сильна, как самка гиппопотама! Тогда и потомство будет таким же.

Странно, но миссис Браун больше напоминает сушёного кальмара с рыжими кудряшками.

– Ага, – расплылся в ленивой улыбке Эван и накинулся на тарелку с очередным блюдом с таким видом, будто голодал неделю.

Вот же животное.

– Давайте поговорим о свадьбе, – с деловитым видом заговорил «кальмар».

– Разумеется, – с энтузиазмом поддержала моя мама и подмигнула мне.

Хизер провела пальцем по горлу и вывалила язык, как умирающая от жажды псина, а затем кивнула на Эвана. Потому как тот уже вновь тянул к моему рту вилку с куском мяса. Но его вторая рука оказалась быстрее моей реакции: толстые, как сосиски, пальцы надавили мне на щёки, и вилка стремительно пошла на посадку.

– Не дёргайся, – улыбался Эван. – Тебе понравится. Это божественно!

– Вы только поглядите!

– Он так о ней заботится. Наш мальчик…

– Сейчас блевану.

– ХИЗЕР!

Ну всё. Я и так три недели вела себя, как послушная девочка. А это уже подвиг!

С силой отшвырнула от себя руку жирдяя, а из другой выхватила вилку. Рывком поднялась на ноги, так что стул с грохотом ударился о дорогую плитку на полу, и запустила эту самую вилку с этим самым куском мяса прямо в Эвана – та отскочила от него, как резиновый мячик.

Следующим в дело пошёл графин с водой, и под всеобщие «охи» его содержимое оказалась всё на том же дорогом костюме Эвана.

– Как насчёт ризотто, Эван?! – воскликнула я, безумно улыбаясь и выпучивая глаза. Эван отчаянно тряс головой и махал руками. – Вот тебе ризотто! Попробуй! Это божественно, Эван! БОЖЕСТВЕННО! – содержимое тарелки оказалось у него на брюках.

– А вот тебе ещё салатик сверху! Ну же, пробуй, Эван! Хотя бы чуть-чуть!

– Александра! Прекрати! – визжала мама.

Ну и пусть визжит дальше. Я тысячи раз говорила ей, что Эван мне не пара! И что Я НЕ МОГУ СТОЛЬКО ЕСТЬ!

– О, Эван! Смотри-ка, десерт принесли! – воодушевлённо воскликнула я и под звонкий смех моей сестры вытряхнула всё содержимое глубокой ёмкости с мороженым Эвану на голову. – Смотри, там даже орешки! Ты ведь не умрёшь от орешков, не то что я, правда, Эван? Попробуй, чего ждёшь?

Кальмар… простите, миссис Браун, уже летела к сыну с кучей салфеток. И так не вовремя, чтоб её… Пирог со взбитыми сливками угодил ей на грудь.

– Упс. Я потом заплачу за химчистку, – миленько улыбнулась ей, и в следующую секунду бурных военных действий посреди зала элитного ресторана прогремел голос моего отца:

– АЛЕКСАНДРА ВУДВИЛЛ! НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИ ЭТОТ БЕСПРЕДЕЛ!

Я застыла с молочным коктейлем в вытянутой руке. Вроде бы с клубничным… м-м-м…

Грудь моего отца высоко вздымалась, привычно серое лицо покрывалось пунцовыми пятнами, а от идеальной причёски не осталось и следа. Хизер продолжала хихикать и втихую фотографировала на телефон практически рыдающего Эвана. Тот ныл, что мог всё это съесть, а я испортила его еду. Мистер Браун вытирал салфеткой костюм жены, а моя мама метала молнии глазами. Серьёзно. Это самый опасный взгляд на свете!

Чем занимались остальные благородные посетители ресторана? Разумеется, пялились на нас, чем ещё им заниматься?

Я сделала глоток коктейля через трубочку и облизала губы с самым невинным видом на свете.

– Александра! – отец убийственно смотрел на меня. – Иди за мной. Сейчас же!

Я взглянула на часы и раздосадованно вздохнула: