заметил он.— Я хочу сказать, если бы речь шла о теленке, корове, или о лошади, или даже об осле, я пошел бы и забил для тебя животное. Но чтобы зарезать курицу, силы не требуется. Любой дурак может свернуть курице шею. Черт побери,— продолжал он. —Карменсита, случалось, и свиней резала. Я тебе рассказывал о Карменсите, а?

— Да,— сказала она,— много раз.

Эдисон опять отпил из бутылки. Да, он рассказывал ей о Карменсите, но будь он проклят, если это ее хоть чему-нибудь научило. Чему вообще могут научиться городские женщины? Города, думал он, это проклятье. Они делают мужчин нервными, а женщин слабыми. Он давно уже понял, как ему повезло, что армия обошла его стороной. Когда шел призыв, ему было только пятнадцать лет, и его не взяли. Он отправился в Мексику, чтобы бороться вместе с Вильей, и там сошелся с Карменситой, прожил с ней несколько лет, а потом вернулся в Соединенные Штаты лишь для того, чтобы сразу же сесть на пароход в Гальвестоне. Четыре раза он проплыл вокруг света, в 1927 году сумел подзаработать, торгуя нефритом во время гражданской войны в Китае. А в 1929 году позволил всем этим горожанам превратить накопленное в прах. Зато он познал жизнь. У него могла быть и другая жизнь, если бы его призвали в армию. Но эта жизнь даже наполовину не была бы такой интересной. И такого дерьма пришлось бы нажраться. Единственное, что его теперь мучило, это то, что ему не с кем было поговорить об этом. Конечно, можно было бы кое-что рассказать, но ведь его считают старым брехуном. Не хотят перенимать его опыт, который он приобрел, борясь с миром собственными руками. Он поглядел на Мэри, стараясь, может быть, в тысячный раз вызвать в себе сочувствие к ней и понять, каким же странным должен казаться его мир этой молодой женщине. Но, черт побери, должна же она когда-нибудь повзрослеть.

— Это вовсе не трудно,— сказал он примирительным тоном.— Достаточно поймать чертову курицу, схватить ее за шею и повернуть ее. Это все равно, что открыть бутылку кетчупа. Ты же можешь открыть бутылку кетчупа, правда?

— Да,— сказала она,— я могу открыть бутылку кетчупа, но курицу убивать не буду.

— А есть курицу ты согласна?

— Да, но убивать не буду.

— Хорошо,— сказал он,—завтра вечером мы будем есть курицу.

Он встал со стула и пошел к камину, снял со стены старое шарповское одноствольное ружье, проверил, заряжено ли оно, и подошел к окну. Положив приклад на подоконник, он прицелился в курицу и спустил курок.! Голова курицы отлетела. Здорово, хороший, меткий выстрел. Мэри почувствовала позывы рвоты и выбежала из комнаты. Эдисон повесил ружье на прежнее место над камином и вернулся к своей бутылке. Он слышал, как ее рвало в ванной комнате. Чертовски слабая женщина, думал он, совершенно никакой закалки в ней нет. Вот Джейн, мать Тома, то была бой-баба. В Порт-Гуроне она спала с револьвером под подушкой, когда этот тип Янгблад разгуливал на свободе. Он помнил Янгблада — высокого негра, который убежал из тюрьмы в Индиане вместе с Диллинджером. Диллинджера выследили в марте в Чикаго, когда он пошел навестить свою сожительницу. Потребовалось еще несколько месяцев, чтобы схватить Янгблада в Порт-Гуроне. Это произошло всего в полумиле от того места, где они жили с Джейн. Но даже после того, как его поймали и убили, она продолжала спать с револьвером под рукой. Это вошло у нее в привычку. Он даже похоронил ее с револьвером, чтобы ей спокойней было.

А вот этой еще далеко до того, чтобы стать человеком. Он никак не мог понять, что нашел в ней молодой Том. Может, была просто естественная потребность, которую мужчина должен удовлетворить прежде, чем идти воевать. Это он мог понять. Но все-таки не было никакой надобности на ней жениться, беременна она или нет. Он полагал, что у него самого было с дюжину незаконнорожденных детей, разбросанных по свету. Но что сделано, то сделано.

Теперь, черт побери, раз она носит в утробе его единственного законного внука, он должен постараться сделать из нее человека. Прекрасная перспектива для «ребенка века». Это его так прозвали. Ему дали имя в честь великого изобретателя и поместили в «Сент-Луис пост» его портрет, потому что он был первым ребенком, который родился в XX веке в городе Сент-Луис, штат Миссури. Это было выгодно только в одном отношении — он легко вспоминал день своего рождения. 1.1.00. Он давно уже перестал загадывать, доживет ли до двадцать первого века. Похоже, в жизни не осталось ничего такого, ради чего стоило бы за нее цепляться.

Мэри вышла из ванной комнаты бледная, дрожа всем телом.

— Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Ну,— сказал он,— ты же хотела, чтобы я убил курицу. Но сворачивать курам шеи — не мужское дело. А стрелять птиц — это пожалуйста. Ну, вот я и решил пойти на компромисс — буду считать, что это не курица, а фазан или куропатка, выстрелю — голова долой. Хороший выстрел, верно?

— Ненавижу ружья,— произнесла Мэри.

— Что ж,— сказал он,— в таком случае, в следующий раз ты пойдешь и сама свернешь курице шею. А пока,— добавил он мягче,— где-то там лежит мертвая курица. Поди-ка и подбери ее, пока другие куры не собрались вокруг нее и не расклевали. Нужно ее ощипать и выпотрошить, не откладывая.

Мэри долго смотрела на него, не произнося ни слова. Была ли в ее взгляде ненависть или смирение — ему трудно было сказать, да это и не особенно его волновало. Главное, чтобы она научилась обращаться с курами, да и вообще хоть чему-нибудь научилась. Наконец она отвела глаза, вздохнула и вышла через переднюю дверь.

Не вставая со стула, Эдисон повернулся и стал наблюдать за тем, что она делает в курятнике. Он увидел, как она подошла к мертвой курице, опустилась на колени и заплакала… Ну, что на это скажешь? Может быть, он слишком суров с ней? Может, дело вовсе не в том, что она недоразвитая,— она просто-напросто чокнутая?

И тут это случилось. Внезапно раздался удар грома. Мэри вздрогнула, вскочила на ноги и стала испуганно озираться. Затем истошно завопила. Курам передалась ее истерика, и они начали неистово кудахтать и громко бить крыльями. Такого жуткого зрелища он еще не видел. Он вздохнул, подошел к окну и крикнул:

— Какого черта ты