новом старце, который через болезнь свою к святости приблизился и прозорливость у Господа снискал.

– Слава Богу, хватило у меня ума искушению не поддаться, дар-то ведь, какой-никакой, а и действительно имеется. Только управлять я этим даром не могу. Ляпну, сам чего ни попадя, а у человека потом глаза на лоб от удивления лезут, откуда, мол, вызнал старый. А я и сам не знаю…. Не получается Духа Святого стяжать в полной мере, грехи, что совершил за жизнь длинную, Свет застят. А без этого не во благо людям способности мои, таких дел наворотить можно….

Ходил батюшка тяжело. Выкидывал вперёди себя вначале костыль, а потом, медленно и неуклюже закидывая корпус назад, подтягивал к нему непослушную ногу, опираясь свободной рукой о стенки или дверные косяки. Ни по дому толком убраться, ни щей сварить. Так к нему подруга Егоровой жены и попала: прибираться по выходным во славу Божию, да снедь нехитрую готовить. Через неё и Егор с батюшкой – сначала познакомился, а потом и подружился.

– Неволить тебя не могу и не буду. – Сказал отец Варсонофий, заканчивая разговор. – Поговорю с вашим новым настоятелем, как просишь, давно его знаю. Да только ещё раз повторю – рано тебе. Придёт время – будешь в Церкви, не денешься никуда. Но обождать надо. Не торопись….

Выполнил батюшка своё обещание…. Но встреча Егора с отцом Иоанном так и не состоялась: настоятель то недужить начинал не ко времени, то в командировку уезжал, с окормляемым им батальоном спецназа, то ещё что-нибудь. А со временем до Егора и вовсе дошло – не зря, ой не зря монах про «обождать» говорил, лукавя слегка перед ним для пользы дела, о своей «неуправляемой» прозорливости. Потому и работал до сих пор каменщиком на самой рядовой, обычной стройке, вздыхая время от времени по своей мечте и терпеливо ожидая исполнения пророчеств отца Варсонофия.

***

Закладной камень под фундамент будущего Храма заложили через год, в начале октября, когда был уже готов котлован и распланировано место для начала железобетонных работ: с Крестным ходом с хоругвями, молебном и проникновенным словом Митрополита, о важности Храма Божьего в жизни каждого православного человека и не только его.

Шуршало золото листьев под множеством ног пришедшей принять участие в долгожданном событии приходской паствы. Отливал небесной синевой просторный саккос на Владыке. В диссонансе с пасмурной погодой сияли белым, словно нетварным Божественным светом, одеяния священников.

И не было Егору никакого дела, в этот момент, до низких, налитых свинцом и ртутью, осенних туч, готовых в любой момент поделиться неласковым своим содержимым с застывшей в пугливом ожидании землёй: «Вот оно…. Вот же оно то, о чём говорил монах. Церкви по-разному служить можно, не только в Алтаре. Кто-то в трапезной во славу Божию трудится; кто-то ребятишек в Воскресной школе учит; кто-то территорию облагораживает…. А я Храм буду строить, СВОЙ Храм. Для сына, для людей…, для себя».

Стены нижнего Храма, где выложенные из блоков, где выполненные монолитными работами, были готовы к весне следующего года. Всю зиму, приходя на службы по воскресным дням или в праздники, Егор, со смешанным чувством ревности и душевного беспокойства, «без меня возводят, без меня», следил за развитием стройки, оценивая намётанным глазом её качество, но подойти, поговорить с работающими мужиками и предложить свои услуги, не решался. Что-то его удерживало, но что, он и сам толком не понимал, оправдывая свою нерешительность профессиональным несоответствием выполняемых работ: «Каменщик я, каменщик, а не бетонщик».

А в самом начале апреля, на праздник Входа Господня в Иерусалим, Егор, наконец, не выдержал. Началась кирпичная кладка и ему одного взгляда на неё стало достаточно, чтобы понять – ни одного человека, умеющего держать в руках кельму и уровень, в бригаде нет. Да и качество инструмента говорило само за себя: уважающий себя каменщик таким инструментом работать не будет. Кельма тяжеленная – рука быстро устанет; тупоносая – вертикальный шов аккуратно не затрёшь, только раствор по кирпичу размажешь; ручка деревянная – через месяц уже разболтается, зимой в руке будет скользить, да и расположена под таким углом по отношению к полотну, что Егор только диву давался, как ей вообще кто-то работает? И уровни…, лёгкие, практически невесомые… Их даже и проверять не надо, и так понятно, что врут. Бригадир, если такой уровень у кого видел – сразу об стену.

– День добрый, мужики, с кем тут о работе поговорить можно?

Пара «мужиков», каждому из которых ещё и тридцати не исполнилось, стояли от остальных особняком и о чём-то говорили вполголоса. Один из них, высокий, цыганистого вида, с копной иссиня чёрных волос на голове и такого же цвета трёхдневной щетиной на подбородке; другой – казах, с короткой стрижкой и плоским лицом, лишённым даже намёка на растительность, удивлённо посмотрели на Егора.

– Каменщики вам нужны? – Добавил Егор, так как мужики словно воды в рот набрав, стояли и молча на него пялились.

– А ты каменщик? Настоящий каменщик? – Ещё более удивившись, словно перед ним был не человек, а какой-нибудь доисторический ящер, переспросил тот, который походил на цыгана.

– Ребята, я прихожанин здешний и Храм строится в том числе и для меня, а то, что вы делаете, уж простите великодушно…. А я да, каменщик.

Ребята, вопреки опасениям Егора, ничуть не обиделись.

– А то мы сами не видим, что не получается ничего. Мастерки первый раз в руки взяли, а делать-то кому-то надо. Профессионалы сюда не идут, деньги небольшие и вручную всё, крана нет…. Так ты к нам на работу? Вот здорово…. Да вон прораб ходит, тебе к нему подойти надо. И не беспокойся – точно возьмёт, если ты и вправду каменщик…. А нас научишь?

– Конечно научу, выбор-то у меня невелик, одному такую махину не осилить. Было бы желание….

Люди в бригаде были совершенно разные, словно в бытовку, как в трёхлитровую банку для засолки, бросили по паре молодых огурчиков, помидоров, перца, головку чеснока для аромата и зелени по вкусу. Натуральное ассорти.

Два подсобника из «местных»: Сашка алтарник и Фёдор, сын настоятеля. Первый, сразу же получивший прозвище Лысый за огромную, не по возрасту, плешь на голове – направлен на объект настоятелем в послушание. Второй – глаза и уши отца Иоанна на стройплощадке. Молодые, чуть за двадцать, но амбициозные парни с непростыми характерами, друзья детства. Ещё один подсобник со стороны, чуть постарше, вроде и работящий, но с какой-то внутренней червоточинкой, с каким-то надрывом, которые он тщательно скрывал.

Санёк, тот