Мориарти такого не ожидал. Поступательная сила выбрасывает его за край обрыва, и с жутким криком он летит в бездну. Холмс видит, как он ударяется о скалу и исчезает в бурных водах. Сам Холмс цел и невредим. Простите, но не кажется ли вам, что в этой схватке есть нечто, вызывающее недоверие? Задайте себе вопрос: а зачем вообще Мориарти понадобилась эта дуэль? Благородное геройство в духе стародавних времён — вещь замечательная (хотя я ещё не встречал преступника, наделённого этим качеством), но ради какой цели ему надо было подвергать себя такой опасности? Ведь он вполне мог бы достать пистолет и расстрелять противника в упор?

Допустим, это странно, но дальнейшее поведение Холмса уже просто необъяснимо. Недолго думая, он решает использовать происшедшее для имитации собственной смерти. Он взбирается на скалу позади тропинки и прячется там вплоть до возвращения Ватсона. Понятно, что так не будет отпечатков второй пары ног, которые могли бы навести на мысль о том, что Холмс выжил. Но какой в этом смысл? Профессор Мориарти мёртв, британская полиция объявила, что все члены его шайки арестованы, — почему же он продолжает считать, что ему угрожает опасность? В чём тут его выгода? Лично я на месте Холмса поспешил бы вернуться в «Энглишер хоф», чтобы съесть там сочный венский шницель и отпраздновать победу бокалом невшательского вина.

Появляется доктор Ватсон, а с ним — несколько мужчин из гостиницы и местный полицейский по имени Гесснер. Холмс их видит, но не обнаруживает себя, хотя прекрасно понимает, в какое состояние повергает своего самого верного друга. Они находят письмо. Читают его, понимают, что делать здесь больше нечего, и дружно уходят. Холмс начинает спускаться со скалы, и тут события приобретают ещё один неожиданный и совершенно необъяснимый оборот. Оказывается, профессор Мориарти приехал на Рейхенбахский водопад не один. Холмс слезает по скале — что не просто само по себе, — и вдруг откуда ни возьмись появляется человек и пытается сшибить Холмса с его насеста, осыпая градом камней. Этот человек — полковник Себастьян Моран.

Но какого дьявола он здесь делает? Он был свидетелем схватки между Холмсом и Мориарти? Но тогда почему не попытался помочь своему? И где его знаменитое ружьё? Или величайший в мире снайпер случайно оставил его в поезде? Ни Холмс, ни Ватсон, да вообще никто не дал разумного ответа на вопросы, которые даже сейчас, когда я стучу по клавишам моей машинки, кажутся неизбежными. И, начав их задавать, я уже не могу остановиться. Я словно уношу ноги от преследователей, моя коляска мчит во весь опор по Пятой авеню, не тормозя на перекрёстках.

Это почти всё, что нам известно об истории у Рейхенбахского водопада. А теперь пришло время моего рассказа, он начинается через неделю после описанных событий, когда три человека собрались в усыпальнице церкви Святого Михаила в Мейрингене. Один из них — детектив-инспектор из Скотленд-Ярда, знаменитой штаб-квартиры британской полиции. Его зовут Этелни Джонс. Второй — я.

Третий человек высок ростом, худощав, у него выпуклый лоб и запавшие глаза, которые, наверное, взирали на мир с холодной злобой и коварством — когда в них теплилась жизнь. Но сейчас эти глаза остекленели, угасли. На нём костюм с воротником-стойкой и длинный сюртук. Человека этого выловили в Рейхенбахском ручье, на некотором удалении от водопада. Левая нога сломана, на плече и голове другие серьёзные раны, но причина смерти — утопление. Руки скрещены на груди, местный полицейский нацепил на кисть бирку. На ней написано имя: Джеймс Мориарти.

Именно из-за него я проделал долгий путь до Швейцарии. Судя по всему, я опоздал.

— Вы уверены, что это именно он?

— Лично я — абсолютно, мистер Чейз. Но отложим в сторону мои личные убеждения и рассмотрим доказательства. Его внешний облик и обстоятельства, при которых он здесь оказался, вполне соответствуют имеющимся в нашем распоряжении фактам. И если это не Мориарти, мы обязаны спросить себя, кто же это, каким образом он умер, и где же тогда сам Мориарти.

— Найдено только одно тело.

— Да. Бедный мистер Холмс… Лишиться права быть похороненным по-христиански, уйти в мир иной в сопровождении близких… Но одно можно сказать наверняка. Имя его будет жить. И в этом — утешение.

Этот разговор происходил в промозглом и мрачном церковном подвале, куда не доходили тепло и свежесть этого весеннего дня. Инспектор Джонс стоял рядом со мной, склонившись над утопленником и крепко сцепив руки за спиной, словно боялся подхватить какую-нибудь заразу. Его тёмно-серые глаза внимательно оглядели труп сверху донизу и остановились на ногах, одна из которых потеряла ботинок. Судя по всему, Мориарти отдавал предпочтение вышитым шёлковым носкам.

Мы встретились недавно, в полицейском участке Мейрингена. Я был искренне удивлён: зачем крошечной деревушке, застрявшей посреди швейцарских Альп, где пасутся козлы и произрастают лютики, свой полицейский участок? Но, как я уже говорил, деревушка эта — туристическая достопримечательность, сюда недавно подвели железнодорожную ветку, и, видимо, число путешественников в этих краях постоянно растёт. Дежурных в участке было двое, оба в тёмно-синей форме, они стояли за деревянной стойкой, делившей переднюю комнату на части. Одним из них был злополучный сержант Гесснер, которого вызвали на водопад, и я сразу понял, что он с большей радостью занимался бы потерянными паспортами, железнодорожными билетами, дорожными указателями… чем угодно, но никак не таким серьёзным делом, как убийство.

На моём языке они почти не говорили, и мне пришлось объясняться с помощью снимков и заголовков из английской газеты, которую я захватил с собой именно для этой цели. Я сказал: из воды в низовьях Рейхенбахского водопада вытащили тело — могу ли я на него посмотреть? Но эти швейцарские полицейские наотрез мне отказали — так часто поступают люди в форме, наделённые ограниченной властью. Перебивая друг друга и вовсю размахивая руками, они дали мне понять, что ждут какого-то старшего по званию, который едет из самой Англии, и все решения будет принимать он. Я сказал, что проделал куда более долгий путь, что прибыл по очень серьёзному делу, — но их это не интересовало. Извините, майн херр. Мы ничем не можем помочь.

Я достал часы и взглянул на них — уже одиннадцать, половина утра прошла впустую, неужели ждать придётся всё утро? Но в эту минуту входная дверь открылась, шеей я почувствовал лёгкий ветерок, обернулся — и в дверном проёме увидел мужской силуэт на фоне утреннего света. Не говоря ни слова, человек вошёл в комнату, и я увидел, что он чуть моложе меня, ближе к сорока, тёмные волосы гладко зачёсаны на лоб, спокойные серые глаза внимательно изучают всё, что попадает в поле зрения. Что-то в этом человеке заставляло относиться к нему серьёзно. Когда такой входит в комнату, его приход не остаётся незамеченным. На нём был коричневый повседневный костюм и расстёгнутое, свободно висевшее на плечах светлое пальто. Было заметно, что недавно он серьёзно переболел и сбавил в весе. Одежда ему была чуть велика, а на исхудавшем лице лежал отпечаток бледности. Он опирался на палку из розового дерева со странной и изысканной серебряной ручкой. Он подошёл к стойке и в поисках опоры облокотился на неё.