Забавно: яснее всего осознаёшь, что с твоей жизнью что-то всерьёз не так, когда в попытках отвлечься от невесёлых мыслей приходишь к мыслям ещё менее весёлым…

– Вы слишком много значения придаёте плотским останкам, лиоретта. – Призрак, явно не видевший в этом никакой крамолы, с лёгким осуждением качнул головой. – Все религии проповедуют бессмертие души, но отчего-то придают неимоверное значение посмертию тела. Здесь, в Керфи, к смерти относятся так, как и должно к ней относиться. Смертная оболочка – только обёртка. Фантик для души сродни конфетному. Вы некогда говорили, что в вашем мире деяния некромантов мнят надругательством над мёртвыми… Но ведь мы просто бережём фантик вместо того, чтобы выбрасывать его, позволяя бесполезно и бесславно пропасть. Даём ему выполнять то же, что он выполнял, пока суть его была в нём. Разве это не дань уважения к тому, кто всё равно уже нас покинул? Я лично ни капли не возражал бы, если б сейчас в кухне трудился и мой скелет, будь он к тому пригоден. И не думаю, что возражала бы ваша драконица. – Взгляд призрака будто касался щеки тёплой ласковой ладонью. – Ей это тело всё равно уже ни к чему. Если оно может оказать кому-то добрую услугу вместо того, чтобы истлевать… Помочь изменить этот мир к лучшему, помочь спасти чужие жизни… Разве не лучше использовать его с пользой?

Лучшая слышанная мною речь в защиту посмертного донорства, подумалось Еве саркастично.

– А вы, Эльен? – спросила она то, что интересовало её уже давно. – Почему вы решили остаться здесь не только телом, но и душой? Или вам не оставили выбора?

– Оставили. – Дворецкий, усмехнувшись, повернулся к ней, чтобы невесомой рукой слегка погладить по волосам. – А что бы вы с господином Уэртом сейчас без меня делали?

Эта ласка, и взгляд, и тон слишком напомнили ей папу, где-то за гранью другого мира наверняка оплакивающего уже второго потерянного ребёнка.

Не выдержав, Ева обняла призрака за талию, уткнувшись лбом в полупрозрачный бархат сюртука на его плече. Странное это было ощущение… Будто утыкаешься в пышные шифоновые оборки, под которыми скрыто холодное стекло. Но когда Эльен приобнял её в ответ, столь желанная поддержка была настоящей.

– Я не тороплюсь за грань, лиоретта. – Шелестящие прикосновения огладили её спину. – Уверен, там всех нас ждёт нечто потрясающее и потрясающе интересное, однако пока я не представляю, как оставлю тех, кому поклялся служить. К тому же не думаю, что по ту сторону меня ждёт тёплая встреча.

– Это ещё почему?..

– Видите ли, исполняя свой долг вассала, я вершил не только благие дела. А Жнец не слишком жалует тех, кто крадёт его урожай, срезая жатву раньше уготованного Им дня. – Почувствовав её замешательство, Эльен мягко выскользнул из её рук; отстранился, и Ева увидела его печальную улыбку. – Смерти не нужно жаждать, лиоретта, но и не нужно бояться. Смерть – не недостаток и не ошибка. Она завершает то, чему логично иметь завершение. А бессмертие – не всегда благо.

– Многие с вами не согласились бы, – пробормотала Ева, пытаясь совместить в сознании картинку уютного заботливого Эльена, к которому она привыкла, с гипотетическим Эльеном-убийцей. – Герберт, в частности.

– На них не стоит равняться. – Призрак отвернулся, сцепив руки за спиной, и подошёл к окну. – В те дни, когда я был ещё жив, мне довелось бывать в Риджии. Господин взял меня туда, когда дела свели его с тамошними магами. Помните, кто её населяет?

– Люди, эльфы, дроу, лепреконы, – машинально откликнулась Ева, как откликалась прежде на их уроках.

– Да. Много больше долгоживущих народов, чем во всех других странах. – Эльен вздохнул. Ева порой удивлялась, как он может вздыхать, если в принципе не способен дышать, но, видимо, призраки сохраняли некую иллюзию привычной работы лёгких. – В Риджии мой господин встречался с эльфами, и я тоже. Были среди них прекрасные, поэтичные создания, истинные Дети Солнца, как называют их там… Но были и те, кто мнил себя лучше людей на том лишь основании, что в отличие от смертных они живут вечно. Дроу, как вы помните, некогда даже развязали войну, стремясь уничтожить людей. Сочли простых смертных недостойными жить подле них – неумирающих, нестареющих. Это так… высокомерно. С каких пор долгота жизни стала столь важным фактором в столь сложном вопросе? – Вскинув ладонь, призрак рассеянно выплел пальцами в воздухе витиеватый вензель, явно призванный выразить брезгливость. – Смертные сотворили столько вечного, столько прекрасного, столько вещей выше и волшебнее себя, сколько иной из эльфов и дроу не создаст за всю свою бесконечно долгую жизнь. И сама Риджия… закостенелая. Отстающая. Лишь сейчас нагоняющая другие страны, ушедшие далеко вперёд. Ведь в трёх из четырёх её королевств вместо стариков, закосневших в устоях трёхвековой давности, к власти наконец пришли дети… И принесли с собой свежие мысли, идеи, взгляды. – Оглянувшись, он горестно опустил руку. – Посмотрите на меня. Я бессмертен, но кто я? Реликт, пережиток прошлого, тень уже ушедшей эпохи.

– Нашли тут пережиток! – фыркнула Ева в искреннем возмущении. – Для пережитка вы слишком хорошо танцуете.

– Чем, к слову, нам и следует наконец заняться вместо, безусловно, приятной беседы.

И они занимались, благо настроение у Евы самую капельку поднялось. Занимались до самого прихода Герберта, ворвавшегося в комнату без стука, точно надеясь застать их за чем-то непристойным.

Впрочем, по тому, как некромант вместо приветствия порывисто впился губами в её губы, Ева постановила, что он просто соскучился.

– Эльен, фейр, – бросил Герберт потом. Дождавшись, пока призрак безмолвно ускользнёт выполнять приказ, рывком увлёк Еву на кровать.

Странный он был эти дни… Все трое суток, минувших с известия о гибели Гертруды, некромант ходил то безучастнее, чем в первые дни их знакомства, то вдруг являлся с горящими глазами, и в движениях его прорывалась странная нервная лихорадочность. А ещё почти непрерывно работал над чем-то в своём кабинете. Ева даже практиковалась теперь одна – что в заклятиях в тренировочном зале, что в прогулках по воде, на которые она каждодневно вылезала на улицу.

Надо сказать, в саду без Герберта она чувствовала себя неуютно. Внутренний параноик и вовсе время от времени нашёптывал, что она ощущает на себе чей-то пристальный взгляд. Хорошо хоть Мэт, пользуясь ситуацией, разбавлял обстановку – то предлагал ещё и воду в вино обратить, то рассуждал, что Мираклу ни к чему будет нормальное знание экономики, если его жёнушка откроет в себе талант кормления тысячи страждущих одним жалким багетом. Как-то и вовсе пропел противным тоненьким голоском «Ви-идишь, там, на горе-е», вынудив Еву от