— Не гони впереди паровоза, сначала реши вопрос со своей работой, — с шуточной отцовской строгостью сказал старик.

— Ну да… — без особого энтузиазма пробормотал Марк. — Надо покончить с этим.

— Вот и правильно, — с радостным лицом сказал господин Трубецкой. — Так держать! Как только все уляжется, мы обязательно отпразднуем это! Ну что, по домам?

— Да, пора бы! — нехотя сказал Марк, ведь понимал, что завтра будет такой же ужасный день, как и вчера. — А вам хоть есть куда податься?

— Все в порядке, — уверенным голосом сказал старик. — Надеюсь у тебя все сложится.

— Спасибо, хорошего вечера, — сквозь зубы сказал Марк, так как не хотел уходить.

В этот момент они пошли совершенно в разные стороны. Шефер прошел уже метров 100, как вдруг осознал, что они не обменялись никакими контактами и что никак не смогут друг друга отыскать в этом громадном городе. Он бросился вдогонку за господином Трубецким. Бежал за ним минут 10 и все никак не мог найти его. Оббежав и осмотрев все окрестности, он уже было отчаялся, как вдруг услышал до боли знакомый истошный кашель, который доносился все громче и громче из соседнего закоулка. Повернув туда, он увидел лежащего на старой истертой картонке уже знакомого старика, укутывавшегося в дырявую телогрейку.

— Аристарх Валерьевич, поднимайтесь! Вы же сказали, что вам есть где ночевать! — со злобой не на старика, а на весь несправедливый мир сказал Шефер. — Поднимайтесь же!

Но старик не вставал, он словно уже ничего не слышал. Просидев на коленях на холодной бетонной отмостке, Марк понял, что старик совсем раскис и нуждается не просто в пустых словах, а в помощи. Приподняв его, он позвонил в скорую и потребовал приехать как можно скорее, на что ему ответили, что не собираются ехать за каким-то бездомным. Ярость так и переполняла Марка. Он взвалил Аристарха Валерьевича на свою спину и понес его в ближайшую больницу, что была не так далеко, но дорога туда казалась вечной. Делая шаг за шагом, молодой человек с хиленьким станом, жаждущий помощи, нес его к месту спасения. Юноша взял на себя роль атланта, только держал не небо, а тело, олицетворяющее нечто настоящее, но такое никем в упор не замеченное. Он держался изо всех сил и не собирался сдаваться ни на минуту. Они кое-как добрались до ближайшей больницы и, дойдя до самого порога, упали у дверей. Марк уже не мог сдерживать слезы, но, пересилив себя, поднял бедного страдальца на спину и дотащил его до кушетки-каталки.

— Помогите нам, пожалуйста, — дрожащим голосом проговорил Марк, — да, помогите уже кто-нибудь, не видите — здесь человеку плохо.

— Да, одну минутку! К вам сейчас подойдет свободный врач, — донесся раздражающий голос из маленького окошка регистратуры.

— Какую, черт возьми, минутку? — судорожно и одновременно со злостью проговорил Марк. — Еще пара секунд — и он умрет.

— Я тут, не волнуйтесь, сейчас разберемся, — проговорил с виду моложавый доктор. — Что беспокоит и как давно он в таком состоянии?

— Не могу сказать точно… Мы познакомились только сегодня… — онемевшим от страха голосом сказал Шефер. — Он стал часто и сильно кашлять.

— Так, тогда мы поехали на исследования, а то чувствую, что дело пахнет пневмонией, — спокойным голосом проговорил врач. — А вы, пожалуйста, принесите ему сменное белье и попытайтесь найти документы.

— Хорошо… — потерянным голосом сказал Марк.

Он вышел из больницы и направился в непонятном направлении. Город был покрыт с ног до головы густыми клочьями тумана. Идя по улице, нельзя было разглядеть не только человека, идущего перед тобой, но и собственные руки. Стремительно направляясь в сторону офиса, Марк погряз в собственных мыслях, которые с каждой секундой поглощали реальность в его глазах, перенося в мир сказочных мечт.

«А ведь действительно старик прав, как никто другой! Кто, если не я, будет решать, как жить дальше? Ведь главное — быть в гармонии с собой и миром вокруг, не поддаваясь материальному соблазну. Человек с деньгами, не наделенный душой и чувством сострадания, — не человек и даже не животное, а скорее антропогенный калека. В какой момент я превратился в бесчувственное и корыстное существо, которое пляшет под чужую дудку против собственной воли ради получения большей финансовой выгоды? Когда? — со злобой на самого себя смотрел молодой человек. — Ах, ладно. Надо думать не об этом, ведь я мог бы жить на улице и не иметь даже собственного угла. А живу ведь в хорошем месте и частенько забываю о том, что кто-то существует без таких возможностей, но радуется каждому прожитому дню. Вот, например, чудаковатый дедушка Трубецкой с его сизыми голубями или юноша с драной штаниной и многие другие — они живут и не думают о плохом, потому что только вера в хорошее и делает их жизнь счастливее и сильнее. А я чем хуже? Я все детство мечтал помогать людям, а не тонуть в бескрайнем офисном море, которое поглощает хоть и не физически, а морально, но целиком и полностью».

В этот момент мысли о работе сменились на раздумья о том, что такое жизнь и как ее прожить лучше, а после резко переключились на продумку плана помощи бедным бездомным, которые вынуждены скитаться по городу из-за полной ненадобности не только городской власти, но и каждому жителю этого самого города. Марк не мог понять, за что эти доброжелательные люди, умеющие делать множество прекрасных вещей, вынуждены жить под забором старого исторического здания мэрии в центре города, не имея возможности даже войти в нее. По мнению охраны, они не люди, а грязные животные, которые являются злостными источниками зловонного запаха и переносчиками множества заболеваний. Но за что эти люди заслужили такое, если ничем не отличались от любого из нас? Да, пускай живут на улицах, но они во многом даже лучше тех, кто сидит в теплых и высокоиновационных зданиях, в которых сортируют мусор по разным коробкам, но все равно выбрасывают его в один общий бак. Наш мир переполнен абсурдом, который сильно замылил реальность. Идя по улице, не задумываешься, от чего на ней так чисто или грязно. Никто и не подумает, что мог заболеть или, того хуже, умереть дворник, а замену ему не смогли найти, вот и грязно. Человек забывает о том, что растения, животные, грибы, да даже бактерии — живые существа, а не производное чего-то, свыше данное для использования человечеством. Но нет, количество мыла, разлитого по нашим глазам, настолько объемно, что мы не только не видим чего-то в сотне