Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марк продолжал витать в облаках, забыв о мире вокруг. Он дошел до пешеходного перехода, и мало того, что даже не заметил, что идет не в ту сторону, но и не обратил внимание на свет светофора, который горит непонятным желтым светом и раздражающе мигает. И вот она, граница пересечения тротуара и дороги. Сделав пару шагов по выделенной полосе, он услышал лишь скрип шин, доносящийся из густых паров тумана, спустившегося на город ранним утром и не уходящего прочь. Миг за мигом мозг выходил из раздумий о вечном и переносился в реальность, но в один момент перед глазами юного Шефера пронеслись заветные цифры номера его долгожданного автобуса, который шел как раз до дверей его офиса. Он без раздумий махнул рукой недоумевающему от происходящего водителю и потребовал открыть двери. Зайдя в автобус, Марк машинально оплатил проезд и продвинулся в конец автобуса. Ошеломленный водитель взялся за руль и отправился без всякой остановки прямиком до самого офиса.
«Как же помочь Трубецкому? Точнее, не так — чем? — все еще думал Марк. — Завтра надо будет сходить в мэрию за пособием для бездомных и малоимущих и взять его с собой, если, конечно, доктор разрешит. Может, тогда ему чем-нибудь помогут? Надо попробовать! Точно! А это же выход!»
Выйдя из автобуса, он без раздумий направился в сторону дверей, затем пройдя через холл, вызвал лифт. После его скорого прибытия Марк нажал на кнопку и начал подниматься на 123-й этаж. Лифт, казалось, ехал быстрее обычного. И вот цифры на табло почти дошли до нужного этажа, как вдруг резкий железистый запах стал проникать в лифтовую кабинку и заполонять ее сверху донизу. В этот момент мозг словно переключился и начал рефлексировать. Все внутри Марка тряслось и не давало делать никаких движений, подчиненных разуму. Присев сначала на корточки, а потом и на пол, он держался за голову руками и трясся не то от страха, не то от боли, разобрать было тяжело. Вдруг мысли погрузились в мир теплого детства, Марк начал видеть свои детские воспоминания. Перед глазами всплывало множество картин. От первого с трудом выговоренного слова «мама» до школьного выпускного. Он вспоминал главу за главой из собственной жизни и проживал ее с еще большим трепетом, чем это было в былые времена. Мысли заполняли его дрожащий мозг и приводили в движение давно осушенные жарким и страдальным солнцем жизни слезы не то счастья, не то истерики. Сделав один глубокий вдох свежего воздуха, он ощутил солено-железистый вкус, увидел, как из носа пошла кровь, которая вперемешку со слезами заполонила все лицо, подчеркнув не только ужаснейшие мешки под глазами, но и не свойственные для этого возраста маленькие морщинки. Сделав еще пару вдохов, он со всей дури ударил себя по ногам, но ничего не ощутил, повторяя это действие раз за разом, он не получал желанного результата — боли, которая, как казалось, могла сделать его счастливее. Однако это была ошибка, ведь легче от этого не становилось. Марк продолжал сокрушаться над самим собой. Вдруг лампочки в лифте начали моргать, и он остановился, но двери словно не спешили открываться. Шефер переборол все свои эмоции, сделал три глубоких вдоха и встал напротив дверей. Пару мгновений спустя две большие мощные двери открылись, он вышел в привычный офисный мир, но, сделав пару шагов, осознал, что является никем, ведь на его пути к его рабочему месту с ним никто даже не поздоровался и не перекинулся взглядами. Шаг за шагом он понимал, что не сделал ничего нужного для самого себя. Марк с трудом осознавал, что уже 5 лет как не делает ничего, что приносило бы ему живые эмоции, а испытывает рефлексию, свойственную любому животному, даже самому простейшему. Он не мог понять, что спустился не то что до уровня таракана, а до уровня ничем не примечательного ланцетника. Просидев пару минут в своем полураcшатанном кресле, он посмотрел в сторону дверей начальника, в этот момент из них со страхом и слезами на глазах вылетела Мария. Она шла к рабочему столу Марка, словно не замечая, что он сидит в своем кресле.
— Господи, за что ты так разгневался на него? За что? — с наполненными слезами лицом промолвила Маша. — Он же не сделал ничего плохого! За что?
Она истерически продолжала повторять это раз за разом. Ее чувства были смешаны в нечто непонятное. Маша работает в компании чуть меньше Марка, потому что пришла из-за него. До этого работала в соседнем здании, но, каждый раз встречая его во время обеда в пиццерии за углом, не могла осмелиться подойти. В один прекрасный день Мария решила перевестись в его компанию, но даже этот поступок не сделал ее счастливее. Она никак не могла найти силы, чтобы подойти к нему, или это Шефер не хотел, но никто об этом не знает. И только спустя 4 года после празднования юбилея компании он проводил ее до дома, потому что был единственным трезвым на этом празднике жизни. Марк просто, как настоящий джентльмен, не захотел отпускать одну домой одинокую и нетрезвую девушку, поэтому взял ее сумку и повел в сторону дома. В тот день Маша была счастливее всех на свете, потому что думала, что вот он, заветный миг ее сближения с Марком Шефером, но на следующее утро все вернулось на круги своя. Мария любила его долгие годы, но не могла сказать это ему в лицо, а теперь это было уже неважно. Она подошла к его столу и положила свою любимую брошку с белоснежным голубем на его рабочий стол, налила вазу и поставила маленький, но стойкий букет артишоков, затем достала из шкафа старую рамку и вложила в нее черно-белый портрет, под которым было написано словно кровью: «Шефер Марк Денисович»…