– Да, конечно. Я только хотела сказать, по звуку можно было подумать…

– Насколько я помню, от Народа С Холмов было куда больше шуму. Они устраивались на дневной отдых точь-в-точь, как мелкие птахи устраиваются на ночь. Но, боги мои! как они были заносчивы и горды в те времена! В каких делах и событиях я принимал участие! – вы не поверите.

– Я уверен, что это жутко интересно! – вскричал Дан. – Особенно после того, что ты рассказал нам прошлым летом!

– Но заставлял все забыть, едва лишь мы расставались, – добавила Уна.

Пак рассмеялся и покачал головой:

– И в этом году вы услышите кое-что. Недаром я дал вам во владение Старую Англию и избавил от Страха и Сомнений. Только в промежутках между рассказами я уж сам покараулю ваши воспоминания, как старый Билли Трот караулил по ночам свои удочки: чуть что – смотает да спрячет. Согласны? – И он плутовато подмигнул.

– А что нам остается? – засмеялась Уна. – Мы-то ведь не умеем колдовать! – Она скрестила руки на груди и прислонилась к воротам. – А в самом деле, ты мог бы меня заколдовать? Например, превратить в выдру?

– Сейчас не мог бы. Мешают башмаки, которые у тебя на шее.

– Я их сниму! – Связанные шнурками ботинки полетели в траву. Дан швырнул свои туда же. – А теперь?

– Теперь тем более не могу. Ты же мне доверилась. Когда верят по-настоящему, волшебство ни к чему. – Пак широко улыбнулся.

– Но при чем тут башмаки? – спросила Уна, устраиваясь на верхней перекладине ворот.

– В них есть Холодное Железо, – объяснил Пак, усевшись рядом с ней. – Гвозди в подметках. В том-то и дело.

– Ну и что?

– Да разве ты сама не чувствуешь? Тебе ведь не хочется снова бегать весь день босиком, как прошлым летом? Если честно?

– Иногда хочется… Но, конечно, не весь день. Я же уже большая, – вздохнула Уна.

– А помнишь, – вмешался Дан, – ты говорил нам год назад – ну, тогда, после представления на Длинном Скате, – будто не боишься Холодного Железа?

– Я и не боюсь. Но Спящие Под Крышей – так Народ с Холмов называет людей – те подвластны Холодному Железу. Оно окружает их с самого рождения: железо ведь есть в каждом доме. Всякий день они держат его в руках, и судьба их так или иначе зависит от Холодного Железа. Так повелось с незапамятных времен, и тут уж ничего не поделаешь.

– Как это? Я что-то не совсем понял, – признался Дан.

– Это долгая история.

– До завтрака еще полно времени! – заверил его Дан и вытащил из кармана большущий ломоть хлеба. – Мы, когда уходили, на всякий случай пошарили в кладовке.

Уна тоже достала горбушку, и оба они поделились с Паком.

– Из «Липок»? – спросил он, вонзая крепкие зубы в поджаристую корочку. – Узнаю выпечку тетушки Винси.

Ел он точь-в-точь как старый Хобден: откусывал боковыми зубами, жевал не спеша и не ронял ни крошки. Солнце вспыхивало в оконных стеклах старого фермерского дома, и безоблачное небо над долиной медленно наливалось жаром.

– Что до Холодного Железа… – обратился наконец Пак к ерзавшим от нетерпения ребятам, – Спящие Под Крышей бывают порой так беспечны! Приколотят, например, подкову над крыльцом, а над задней дверью – забудут. А Народ С Холмов тут как тут. Проберутся в дом, отыщут младенца в зыбке – и…

– Знаю, знаю! – закричала Уна. – Украдут и оставят взамен маленького оборотня.

– Чепуха! – строго сказал Пак. – Все эти байки про оборотней придуманы людьми, чтобы оправдать их дурную заботу о детях. Не верь им! Была б моя воля, я привязал бы этих нерадивых к ободу телеги и гнал плетьми через три деревни!

– Но так теперь не делают, – заметила Уна.

– Что не делают? Не бьют плетьми или не оставляют детей без присмотра? Некоторые люди и некоторые поля совсем не меняются. Но Народ С Холмов никогда не подменивал детей. Бывало, что войдут на цыпочках, пошепчут, повьются вокруг колыбельки, у печки – чуток поколдуют или волшебный стишок набубнят, набормочут – вроде как чайник поет на плите, но когда ребенок начнет подрастать, ум его повёрнут уже совсем не так, как у его сверстников и товарищей. Хорошего в этом мало. Я, например, не позволял проделывать такие штуки в здешних местах. Так и заявил сэру Гийону.

– Кто это – сэр Гийон? – спросил Дан. Пак воззрился на него в немом изумлении.

– Неужели не знаете? Сэр Гийон из Бордо, наследник короля Оберона. Некогда отважный и славный рыцарь, он заблудился и пропал по дороге в Вавилон. Это было очень давно. Слышали песню «До Вавилона много миль»?

– Конечно, – смутившись, ответил Дан.

– Так вот, сэр Гийон был молод, когда эту песню только начали петь. Но вернемся к проделкам с младенцами в люльках. Я говорил сэру Гийону на этой самой поляне: «Если тебе охота возиться с Теми, Кто Из Плоти И Крови, – а я вижу, что это твое сокровенное желание, – то почему бы тебе не приобрести человеческого младенца честно, в открытую, и не воспитать его возле себя, подальше от Холодного Железа? Тогда, вернув его обратно в мир, ты мог бы обеспечить ему блестящее будущее».

«Слишком много хлопот, – отвечал мне сэр Гийон. – Дело это почти невыполнимое. Во-первых, младенца надо взять так, чтобы не причинить зла ни ему самому, ни матери, ни отцу. Во-вторых, он должен быть рожден подальше от Холодного Железа – в таком доме, где Железа никогда не водилось, и в-третьих, во все дни, пока он не вырастет, его надо оберегать от Холодного Железа. Трудное это дело», – и сэр Гийон отъехал от меня в глубоком раздумье.

Случилось так, что на той же неделе, в день Одина (так в старину называлась среда), был я на базаре в Льюисе, где продавали рабов, – вот как сейчас продают свиней на рынке в Робертсбридже. Только у свиней кольца в носу, а у рабов – на шее.

– Кольца? – переспросил Дан.

– Ну да, железные, в четыре пальца шириной и в палец толщиной, вроде тех, что бросают в цель на ярмарках, только с особым замком. Такие ошейники для рабов когда-то изготовляли и в здешней кузне, а потом укладывали в ящики с дубовыми опилками и отправляли для продажи во все концы Старой Англии. Спрос на них был большой! Да, так вот, на том базаре один местный фермер купил себе молодую рабыню с младенчиком на руках и завел перебранку с продавцом из-за ребенка: на что, мол, этакая обуза? Он, видите ли, хотел, чтобы новая работница помогла ему отогнать домой скотину.

– Сам он скотина! – воскликнула Уна, сердито стукнув голой пяткой по забору.

– А тут, – продолжал Пак, – девушка и говорит: «Это не мой младенец, его мать шла вместе с нами, да померла вчера на Грозовом холме».