Вот как я впервые увидал Манкс. В 1985 году, то есть через тринадцать лет после «лед–зеппелиновского» концерта я сидел в автобусе, тот стоял на светофоре, а дорогу переходила женщина в шляпе Нефертити.

Я сидел в 159–м на Брикстон–роуд. Брикстон — это в южном Лондоне, а 159–й — мой любимый автобус. Тогда, как и теперь, по 159–му маршруту ходили старые двухэтажные «рут–мастеры» с дверью–подножкой сзади, так что на светофоре можно было всегда заскочить или выскочить. «Рут–мастеры» — уютные старомодные автобусы, их впервые начали выпускать в 1935 году. И дверь сзади всегда открыта. На них до сих пор есть кондукторы, обводы у машин приятные, округлые. Многим по душе старые автобусы, но их в наши дни изводят в угоду квадратным уродам, которыми управляет один человек.

Автобусы, которыми управляет один человек, способны впустить или выпустить тебя, даже если ты в инвалидной коляске. Так что, полагаю, они на самом деле — благо. Но я буду скучать по старым колымагам, когда они совсем исчезнут. 159–й — очень полезный автобус. Он идет под гору аж из Стритхэма в Брикстон и Кеннингтон, за реку на Трафальгарскую площадь и направо до Оксфорд–стрит. Раньше он ходил еще на Бейкер–стрит, но потом маршрут укоротили. Бейкер–стрит — это где якобы жил Шерлок Холмс.

Когда передо мной прошла эта молодая женщина, я поневоле поразился. Немалую веру в себя нужно было иметь, чтобы надеть такую экстравагантную шляпу. Она возвышалась над ее головой на восемнадцать дюймов, как длинная черная пробирка из–под таблеток, вариант цилиндра без полей, расширяющаяся кверху, только красивее. Это была копия головного убора древнеегипетской царицы Нефертити, и носить ее в 1985 году, пусть и в Брикстоне, где всегда одевались не слишком формально, было очень необычно.

У девушки была светло–коричневая кожа — она принадлежала, как я уже выучился говорить, к «смешанной расе». Говорю, «выучился», потому что когда я рос в Глазго, я бы назвал того, у кого один из родителей белый, а другой черный, «полукровкой». Так в Глазго в начале семидесятых сказал бы всякий, даже не задумавшись, что иных это может покоробить. Там никто сроду не слышал термина «смешанная раса». Теперь смотришь на выражение «полукровка» и кажется странно. Какая такая половина? И при чем тут кровь?

Девушка в шляпе Нефертити пронеслась по улице, как будто в мире нет ничего естественней, чем разгуливать по Брикстон–роуд в несусветных головных уборах, причем ее длинный халат вполне мог быть копией халата, который носила Нефертити 3300 лет назад в Египте.

Я был ошеломлен. До сих пор ошеломлен. Потом долго еще думал об этой молодой женщине и все гадал, доведется ли нам познакомиться. Я бы очень удивился, если бы мне сказали, что в один прекрасный день мы с ней на пару будем судить литературный конкурс. Член жюри из меня получился из рук вон плохой. Даже стыдно, до чего никудышным я был членом жюри. Меня больше в жизни никто не пригласит в жюри литературного конкурса.

Зед, Сюзи, Грег и я — все мы жили недалеко друг от друга в Бишопбриггсе, большом околотке полуотдельных домов на северной окраине Глазго. Поблизости жила и Черри, хотя в школе мы с ней виделись нечасто, потому что она была на класс младше. Мы с Грегом из–за этого не горевали. Черри была рыжая, конопатая, очкастая и мало того — она все еще носила школьный форменный пиджачок, хотя это было уже не обязательно. Таких, как Черри, позже стали называть «ботанами». Если мы с Грегом видели ее по дороге из школы, то прибавляли шагу, чтобы не догнала, хоть она и кричала «подождите».

Мы с Грегом прекрасно знали, что и сами не круче всех. Но не имели ни малейшего желания усугублять положение тем, что водимся с Черри. Она была из тех, кто всегда делает уроки и кого любят учителя. Нас раздражало, что с ней дружит Сюзи.

— Почему? — удивлялся Грег. — Почему Сюзи возится с ней?

— Их родители знают друг друга. И живут они прямо дверь в дверь.

Грег потянул себя за волосы, как бы измеряя их длину. У нас обоих были очень длинные волосы. У меня из–за этого в школе все время были неприятности, и у Грега тоже. Всего за несколько лет до того ни один мужчина в Глазго не отпустил бы длинные волосы, и учителя были все еще вне себя от того, что их подопечные являются в школу с волосами до плеч.

Возражали не только наши учителя. Многим жителям Глазго было трудно с этим смириться. 1967 год и эра хиппи здесь прошли почти незамеченными, и в 1972–м нас с Грегом регулярно обижали на улицах из–за волос.

У Зеда были особенно красивые волосы. Волнистые, отчего он слегка напоминал Марка Болана.

— Не удивительно, что Сюзи с ним гуляет, — говорили мы с Грегом, размышляя о превратностях судьбы. — Он выглядит, как Марк Болан.

Марк Болан еще пел в «Ти–Рексе». Нам «Ти–Рекс» не нравился, потому что был слишком попсовым, а что может быть хуже для банды? Тогда, во времена прогрессивного рока, мы к этому относились очень серьезно. «Лед Зеппелин» не выпускали синглы, потому что синглы — это попсово, и нам это было очень даже понятно. Однако мы не могли отрицать впечатления, которое Марк Болан производил на женщин.

Таким был Зед. Наш местный Марк Болан. Он неистово, страстно обожал «Лед Зеппелин».

Черри раздражала. Рыжие волосы, веснушки, очки в пластмассовой оправе — все это само по себе плохо, но ведь при этом она еще была чрезвычайно умная, и это доставало. Хотя она училась на класс младше, нас с Грегом по учебе она опережала. Если мы буксовали в алгебре или интегральном счислении, Черри все знала, хотя в ее классе этого еще не проходили. Она читала книги в свободное время и сама разбиралась, не дожидаясь объяснений учителя. Хотя мы с Грегом этим пользовались в случае нужды, оставлять простить такое нам было нелегко.

Мы подваливали к ней после школы по дороге домой. Она неизменно возвращалась в одиночестве.

— Как ты решишь это уравнение? — спрашивали мы. Или: — Где найти про Древний Египет?

Такое впечатление, что мы без конца писали какие–то работы по Древнему Египту. Наши учителя бредили этой страной.

Черри говорила, как решить уравнение, где найти информацию по Египту, а мы накарябав это в тетрадках, быстренько смывались. Если Черри увязывалась за нами, мы говорили «пошла подальше» и «не доставай».

— Вот овца, — говорил Грег так, чтобы она слышала.

— Ей реально нравится, что она знает все ответы. Потому что она всегда подлизывается к учителям.

Кроме Сюзи, которой она не так уж и нравилась, у Черри был единственный друг — Фил. Фил жил поблизости и его презирали все, потому что он был полный и потому что учился в спецшколе для одаренных подростков. Хотя мы с Грегом знали, каково это, когда к тебе цепляются, и уж нам–то стоило бы вести себя иначе, мы не давали Филу спуску. Не могли удержаться. Его родители были чуть побогаче прочих в округе, и Фил умудрялся носить одежду, которая всегда выглядела одновременно слишком дорогой и слишком детской для его возраста. К тому же он был толстый, а это казалось серьезным преступлением. Встретив Фила на улице, мы над ним смеялись. Фил нас игнорировал. Иногда он заходил в гости к Черри.