После того как я замечаю тебя, время начинает идти быстрее, по крайней мере для меня. Я перебираю про себя все женские имена, чтобы хотя бы в мыслях обращаться к тебе по имени: Мэри, Сара, Дженнифер, Кэтрин, Элизабет, Энни… Нет, всё не то. Слишком просто для тебя, слишком ординарно.

Ты, словно статуя, не шевелишься, не моргаешь, и порой кажется, что даже не дышишь. Меня это пугает и одновременно удивляет.

Я пялюсь на тебя не отрываясь, иногда пытаюсь отвлечься на что-то другое, но спустя секунды мой взгляд снова возвращается к тебе. Питер это замечает и наступает мне пяткой на носок. Я бесшумно кривлю лицо от боли и пытаюсь дать ему за это второй подзатыльник, но он уворачивается. А потом лёгкий подзатыльник получаю уже я – от мамы. Она грозно, но вместе с тем незло смотрит на нас, и мы оба тут же утихомириваемся.

Когда мама перестаёт за нами следить, я укоризненно смотрю на брата, взглядом спрашивая, мол, что такое, – а он лишь только ухмыляется, будто бы я смотрю на тебя, потому что запал. Но это не так. Я ведь тебя не знаю, и привлекаешь ты меня только потому, что раньше я тебя не видел, а всё новое мне интересно.

И тут происходит то, чего я ожидаю меньше всего на свете, даже начни падать снег за окном, меня бы это так не удивило: ты поворачиваешь голову и смотришь на меня. Ты не ищешь глазами в толпе, а сразу смотришь прямо мне в глаза, словно знаешь, где я нахожусь всё это время. Меня это смущает, но я не отвожу взгляд. Вероятно, причиной тому твоя холодная, гипнотизирующая, почти пугающая красота. На твоём лице никаких эмоций: ты ни удивлена, ни радостна и даже ни печальна. Ты смотришь на меня безучастно, отчего мне становится не по себе. Ты как будто бы здесь, но тебя нигде нет.

Я то ли краснею, то ли зеленею, но в любом случае я для тебя не такое интересное зрелище, как ты для меня, и через полминуты ты отворачиваешься и больше не смотришь в мою сторону, более того, ты снова не двигаешься. А когда служба заканчивается, ты, твои родители и сестра так умело смешиваетесь с толпой, что тут же исчезаете из моего поля зрения. Может быть, вы не такие уж и чужаки?

* * *

Мы возвращаемся домой не так быстро, как пришли в церковь, но всё же довольно скоро. К этому времени температура на улице поднимается до девяноста градусов[1], если не больше. Но, несмотря на жару, родители собираются в ближайший магазин за покупками. Я остаюсь в доме за главного. Перед уходом папа даёт нам с братом массу поручений: вымыть посуду, протереть пыль, помыть машину, полить цветы и покосить траву. Газонокосилку, конечно, доверяют только мне, так как Пит ещё маленький, хотя он каждый раз уверяет меня в том, что непременно с этим справится.

Как только родители уходят, мы тут же принимаемся за работу, чтобы сделать всё побыстрее. Наша главная цель – успеть до обеда, потому что потом станет невыносимо жарко. Мы быстро справляемся с посудой и пылью, а потом идём на улицу, где палит нещадно. Пит берётся поливать цветы, а я – мыть папину машину (мы счастливые обладатели данного чуда, ведь папа работает на фабрике). Всё это время мы не говорим друг с другом, хотя обычно болтаем без умолку. Я сегодня необыкновенно задумчив. Может, из-за тебя, а может, меня просто сморило на жаре.

– Кто эта девчонка? – спрашивает Пит, поливая из шланга мамины гортензии, растущие вдоль забора.

– Какая девчонка? – отзываюсь я таким незаинтересованным тоном, словно понятия не имею, о чём речь. Провожу ярко-жёлтой вспененной губкой по капоту, не глядя на Пита, но слышу, как он усмехается.

– Ну, та, на которую ты пялился сегодня в церкви.

Я прекращаю мыть машину, но и на него взглянуть не осмеливаюсь. Веду себя более чем странно, будто совершил что-то противозаконное.

– Понятия не имею, – отвечаю я, снова возвращаясь к машине.

– Да ладно, она ж тебе понравилась. Думаешь, я совсем тупой?

– Ну как тебе сказать? – сардонически интересуюсь я.

– Эй! – возмущается он с наигранной обидой, обливая мои ноги водой.

– Но они ведь, кажется, только недавно приехали? – как бы невзначай интересуюсь я после неловкого смешка.

Он молчит. Скорее всего, просто не знает, и тогда он обычно пожимает плечами.

– Так она тебе нравится? – вдруг спрашивает он серьёзно. И кто тут старший брат?

– Нет! – тут же протестую я. И почему так рьяно? – С чего ты взял? И вообще… не буду я с тобой об этом говорить.

– Ну и не надо, – обижается он. – Только она рано или поздно снова тебя засечёт. Сегодня же засекла.

– Ничего не засекла. Что мне, и посмотреть нельзя?

– Не отрываясь целых два часа, – иронично продолжает он.

– Я смотрел не два часа, – заявляю я, поворачиваясь к нему, – я её даже не сразу заметил. А если и два часа, то что? Это не преступление!

– Так она тебе не нужна?

– Вот пристал, – бурчу я недовольно. Снова возвращаюсь к мытью машины.

– Да не переживай ты так, если она тебе не нравится, то я возьму её себе.

Я удивленно пялюсь на него через плечо, пытаясь при этом сдержать смех.

– Естественно, я ей больше приглянулся… – рассуждает он серьёзным тоном, поливая цветы. – Ты же так себе…

Я кидаю губку в ведро и живо подбегаю к нему. Брат не успевает опомниться, как я вырываю у него шланг и направляю на него. Пит пытается защититься и при этом отобрать его у меня. Но у него плохо получается. Я смеюсь и продолжаю поливать его водой. Он тоже заходится от смеха, причём так сильно, что падает на траву.

– И кто из нас так себе? – спрашиваю я, издеваясь.

К этому моменту мы уже оба на земле, он подо мной. Но вдруг Пит умудряется ловко схватить мои руки и направить воду прямо мне в лицо.

– Конечно же, ты, – отвечает он, еле дыша.

И мы снова заходимся, продолжая борьбу за шланг. А потом возвращаются родители и, видя всю эту картину, хотят заставить нас разбирать с ними покупки. Но нам всё равно, так как даже после их прихода мы ещё долго валяемся на траве, поливая друг друга водой.

1

Флоренс Вёрстайл

Как только мы приехали в Корк, к нам пришла знакомиться миссис Пибоди, старушка лет семидесяти, что жила по соседству. После смерти мужа она жила в своём двухэтажном доме одна. Детей у них никогда не было. Соседка узнала Джейн, хотя та не появлялась в Корке уже более десяти лет, и рассказала ей, что за это время её здоровье здорово пошатнулось, из-за чего она редко выходит на улицу и не может долго гулять со своим псом. Джейн тут же вызвалась помочь миссис Пибоди с собакой, которую старуха непонятно по какой причине назвала Тритоном.

Именно поэтому мне пришлось выгуливать этого Тритона каждый вечер. Мы гуляли у школы. До здания старшей школы Корка от нашего дома идти ровно двадцать три минуты, или две тысячи пятьсот семьдесят три средних шага, – я считала. Тритон, к слову, совсем не походил на Тритона, это был всего лишь лабрадор. Довольно раскормленный лабрадор. Миссис Пибоди купила его после смерти мужа, видимо, чтобы не чувствовать себя одиноко, и по доброте душевной закармливала пса без меры.