— Конец! Чего мокнем? Потопали.

— Чтобы все было как нарисовано! — Сыч вынул из кармана брюк деньги и протянул Пузырю. — Завтра днем проверю!

Могильщик с внутренним смущением и какой-то опаской взял деньги, сунул их в робу, отозвался:

— Запросто.

Заказчики развернулись и, скользя подошвами по грязи, быстро заспешили к машине. Вскоре свет от фар пополз от кладбища в сторону города.

Крючок мрачно воткнул лопату в землю:

— Пошли, выпьем! Что-то душу бередит. К утру закопаем.

Пузырь тоже отставил лопату. Они медленно поплелись к сторожке. Мокрая одежда липла к телам, но они не чувствовали этого. На душе было пакостно.

Сторож в сторожке был пьян в стельку. Лежал на топчане и пускал слюни. На деревянном столе, сбитом из досок, стояли две полные и три недопитые бутылки водки, полупустая посуда с грязными вилками и ложками. Пузырь и Крючок, не сбрасывая с плеч мокрой робы, разлили водку по стаканам, выпили за упокой души убиенного. Потом молча, задумчиво посидели, повздыхали.

Через час дождь поутих, ветер ослаб. Пузырь выглянул в дверь, сказал Крючку:

— Ну что, потопали, закидаем бренные останки?

Крючок кивнул.

Нехотя вышли из сторожки. Доплелись до могилы. Не глядя друг на друга и не заглянув в могилу, снова взялись за лопаты.

Пузырь копнул мокрую землю, но Крючок придержал его, прислушался. Ему почудилось, что он что-то услыхал сквозь шум дождя. Постоял, покрутил головой. Привычные кресты и памятники сейчас, под дождем, заставили поежиться. Отчего-то сделалось неуютно. И это было странно. Ведь не впервой роют и закапывают могилы. Однако этот жмурик как-то выбил из давно накатанной колеи. Вот так, чтобы покойничка привезли живым, — такого еще не бывало. Показалось, что весь мир состоит из одних покойников, а вся жизнь — из крестов и памятников. Не очень удачная работенка выдалась в эту ночь.

Пузырь также навострил уши, но ничего, кроме дождя, не уловил. Недовольно пробурчал в сторону Крючка:

— Хватит филонить! Не отлынивай!

— Да погоди ты! — Крючок воткнул в землю лопату и подошел к краю могилы, заглянул в черный зев. Присматривался долго, ладонью то и дело вытирал мокрое лицо — и вдруг дернулся, по телу прошла дрожь. Обернулся, махнул рукой Пузырю, хрипло выжал из себя: — Он живой.

— Ты чего это? — не поверил Пузырь. — В него две пули всобачили.

— Да того самого, — огрызнулся Крючок. — Шевелится, с двумя пулями шевелится.

Пузырь отбросил лопату и тоже подошел к краю могилы, так же долго пялился в темноту ямы, пока не обнаружил, что земля внизу шевелится.

— Что делать-то будем? — спросил растерянно.

— Живого человека закапывать не стану, — глухо выдавил Крючок и снова вытер ладонью с лица дождевые капли.

— А как же? Нам же уплачено! Они же нас самих зароют, — испугался Пузырь. — Днем Сыч обещал приехать, проверить. Он не задумываясь замочит нас.

Они снова присмотрелись, увидели, как Былеев вытянул вверх руку и стал цепляться пальцами за стенку могилы.

— Стреляного вытянем, а могилу забросаем, — предложил Крючок.

— А если он окочурится после этого? — засомневался Пузырь.

— Окочурится — значит, так тому и быть, — ответил Крючок. — Зароем по новой.

— А если он выживет, тогда Сыч узнает. Нам крышка, — сокрушался Пузырь.

— Живого человека закапывать не буду, — насупился Крючок. — И тебе не дам!

— А, — отчаянно махнул рукой Пузырь, — двум смертям не бывать! Если что, будешь сам расхлебывать!

Они с трудом вытащили Кира из могилы. Пузырь бурчал, что, если бы знал заранее, вырыл бы могилку помельче. Все были насквозь мокрые и черные от грязи с ног до головы. Притащили Былеева в сторожку, положили на пол. Тот глубоко дышал и негромко стонал. Грязная вода с него растекалась по полу. Впрочем, с Пузыря и Крючка она тоже текла ручьями.

Пьяный сторож продолжал спать как убитый, уверенный, что покойники из могил никуда не разбегутся, ведь на земле это последнее их пристанище.

Крючок налил в стакан водку, хлебнул и поднес ко рту Кира.

— Ты зачем это? — не понял Пузырь.

— Если настоящий мужик, то быстрее очухается.

Поднял голову Былеева и налил ему в рот.

Кир сделал глоток и закашлялся. Открыл глаза. Крючок в улыбке растянул губы до ушей, дескать, я же говорил!

— Пить, — шевельнулся Былеев.

Крючок налил воды из банки, присел на корточки и поднес, а когда Кир жадно попил, спросил:

— Соображать могешь? Ковылять сумеешь? В тебе, приятель, две пули сидят. Одна, смотрю, в плече. И вторая, видно, где-то поблизости. Их надо выковыривать.

Кир привстал на локоть здоровой руки. Крючок обрадовался:

— Значит, выживешь.

Затем помолчал, подумал и повернулся к Пузырю:

— Ты давай закидывай могилку, а я оттащу его, тут рядом. Помоги поднять!

Былеева подняли на ноги, он покачивался, но стоял. Рука с простреленным плечом висела. Но Крючок был доволен. Посоветовал:

— Теперь, приятель, крепче держись за меня.

— Мужики, не губите, — выдохнул Кир. — Я заплачу вам.

— А как же, — быстро отозвался Пузырь. — Само собой заплатишь.

— Тебе, приятель, надо ковылять отсюда, пока тебя не застукал Вова Сыч. Второй раз он не промахнется, всадит пулю точно в лоб, — поторопил Крючок, подставляя Былееву свое плечо.

Тот обхватил его за шею. И они вышли из сторожки. Пузырь проводил их до калитки, потом развернулся и пошлепал по грязи закапывать могилку.

Через полчаса Крючок дотащил Кира до окраины города с частными домишками и подвел к небольшому домику, где жила его хорошая знакомая старушка, бабушка Марья. До пенсии та работала врачом в центральной больнице, но до сих пор люди хорошо помнили ее и изредка шли за советом. Крючок вызвал ее на крылечко, пошептался. Она открыла двери. Он затащил Былеева в дом, помог снять с него грязную одежду, уложить на кровать. Старушка засуетилась, увидав избитое тело в ранах.

Кир был в сознании, он морщился и стонал, когда хозяйка дома обрабатывала раны. Старушка все делала быстро и только приговаривала, что повезло ему, в рубашке родился, пули в плечо и руку, но обе навылет.

Крючок вернулся на кладбище. Пузырь к этому времени уже закидал пустую могилку и топтался у сторожки. Оба молча вошли в нее и напились до упаду.

Дождь прекратился.

Глеба Корозова две недели не было в городе. Дела закружили. Мотался по другим городам и весям. Он был предпринимателем средней руки и жил по пословице: волка ноги кормят. О последних событиях в своем городе не знал, не до них было. Даже с женой Ольгой по телефону разговаривал урывками, коротко.