Ничего не могла с собой поделать – такой уж характер. И она это понимала.

– Ага, точно, тысяча девятьсот тридцать первый, – согласился таксист. – Перед тем было двадцать четыре дня в тысяча восемьсот девяносто третьем. Двадцать четыре дождливых дня подряд! Будем надеяться, что не побьем этот рекорд, да? Или считаете, что побьем?

– Будем надеяться, что нет.

Эрика провела пальцем по лбу. Пот или дождевые капли?

Ожидая такси на улице под дождем, она успокоилась. Дыхание пришло в норму, но живот по-прежнему крутило. Она ощущала упадок сил, как будто пробежала марафон.

Достав телефон, она написала сообщение Клементине.

Потом изменила «потрясающе» на «здорово». Потрясающе – это уж чересчур. К тому же неточно. И нажала на кнопку «отослать».

Не стоило выкраивать драгоценное время из рабочего дня, чтобы послушать Клементину. Она приехала только для того, чтобы поддержать подругу и привести в порядок собственные мысли по поводу случившегося. Воспоминания о том дне представлялись ей пленкой старого фильма, из которого кто-то вырезал определенные кадры. Даже не кадры целиком, а их обрывки. Узкие временные обрывки. Ей просто хотелось заполнить эти провалы, чтобы не надо было признаваться кому-то, что она не помнит всего.

В памяти всплыло собственное лицо в зеркале ее ванной комнаты. Сильно трясущиеся руки, когда она пытается ногтем большого пальца разломить пополам ту маленькую желтую таблетку. Она догадывалась, что провалы в ее памяти связаны с принятой таблеткой. Но эти таблетки ей выписали. Она вовсе не глотала перед вечеринкой экстази.

Она вспомнила, что, перед тем как отправиться на барбекю к соседям, ощущала странную апатию, но это не имело отношения к провалам в памяти. Слишком много выпила? Да. Слишком много выпила. Эрика, посмотри фактам в лицо. Ты была под градусом. Напилась. Эрике не верилось, что это слово относится к ней, но, пожалуй, так оно и было. Впервые в жизни она определенно напилась. Так что, возможно, провалы в памяти объяснялись отключкой из-за спиртного. Как у мамы и папы Оливера. Однажды в присутствии родителей Оливер сказал: «Им не вспомнить целые декады своей жизни» – и оба радостно рассмеялись и подняли бокалы, хотя Оливер даже не улыбался.

– Можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь? – спросил таксист.

– Я бухгалтер.

– Правда? – с преувеличенным интересом откликнулся он. – Какое совпадение, потому что я как раз думал…

У Эрики зазвонил телефон, и она вздрогнула, как с ней всегда бывало от звонка. «Эрика, это телефон, – без конца повторял ей Оливер. – Он для того и придуман». Звонила ее мать, с которой сейчас ей меньше всего хотелось говорить, однако таксист ерзал на сиденье, глядя на нее, а не на дорогу и облизывая губы в предвкушении бесплатных советов. Таксисты знают понемногу обо всем. Он рассказал бы ей об одной удивительной лазейке, о которой слышал от своего постоянного клиента. Но Эрика не такой бухгалтер. Она не оценила бы слово «лазейка». Наверное, ее мать – меньшее из двух зол.

– Привет, мама.

– Что ж, привет! Не ожидала, что ты ответишь!

Голос матери звучал возбужденно и вызывающе, и это не обещало ничего хорошего.

– Я приготовилась оставить голосовое сообщение! – с упреком произнесла Сильвия.

– Извини, что ответила, – сказала Эрика.

Ей действительно было неловко.

– Нет нужды извиняться, мне всего лишь надо переключиться. Знаешь, давай ты просто послушаешь, а я сделаю вид, что посылаю тебе подготовленное голосовое сообщение?

– Давай.

Эрика выглянула на залитую дождем улицу: какая-то женщина боролась с зонтом, который норовил вывернуться наизнанку. Эрика смотрела, как женщина, потеряв вдруг терпение и не сбавляя темпа, с восхитительным негодованием запихнула зонтик в урну для мусора и продолжила путь под дождем. Вот это дело, воодушевившись этой сценкой, подумала Эрика. Просто выброси это. Выброси чертову штуковину.

В ухе громче зазвучал голос матери, как будто та переместила телефон.

– Я собиралась начать так: Эрика, дорогая, хотела сказать тебе… милая Эрика, знаю, ты не можешь сейчас со мной разговаривать, поскольку ты на работе, и как обидно, что ты торчишь в офисе в этот прекрасный день – не в том смысле, что погода прекрасная, на самом деле она ужасная, кошмарная, – но обычно в это время года у нас бывают изумительные дни, и часто, просыпаясь и видя в окне голубое небо, я думаю: о господи, как жаль, что бедная, бедная Эрика торчит в такой прекрасный день у себя в офисе! Вот о чем я подумала, но такова плата за карьерный успех! Вот если бы ты была парк-рейнджером или занималась какой-то другой работой на открытом воздухе… На самом деле я не хотела, чтобы ты была парк-рейнджером, – просто это пришло мне в голову, и я знаю почему – потому что сын Салли недавно окончил школу и собирается стать парк-рейнджером, а когда она сказала мне об этом, я подумала: какая чудесная работа, какая умная мысль – быть на воздухе, вместо того чтобы томиться в офисном отсеке, как ты.

– Я не томлюсь в офисном отсеке, – вздохнула Эрика.

Из ее офиса открывался вид на гавань, и секретарша каждый понедельник покупала свежие цветы. Она любила свой офис. Любила свою работу.

– Знаешь, это была идея Салли. Чтобы сын стал парк-рейнджером. Очень умно. Она не консервативная, Салли нестандартно мыслит.

– Салли? – переспросила Эрика.

– Салли! Моя новая парикмахерша! – нетерпеливо произнесла мать, будто знала Салли много лет, а не пару месяцев.

Как будто Салли станет ей подругой на всю жизнь. Ха! Салли пройдет тем же путем, что и все прочие чудесные незнакомцы в жизни матери.

– Так что еще было в твоем сообщении? – спросила Эрика.

– Дай вспомнить… потом я собиралась сказать, как бы случайно, как будто только что подумала об этом: «Ой, послушай, дорогая, кстати!..»

Эрика рассмеялась. Мать всегда очаровывала ее, даже в плохие времена. Стоило Эрике подумать, что с нее довольно, она больше не выдержит, как мать вновь очаровывала ее, заставляя полюбить себя.

Мать тоже рассмеялась, но ее смех прозвучал нервно и визгливо.

– Я собиралась сказать: «Послушай, дорогая, я вот подумала – не хотите ли вы с Оливером прийти ко мне на обед в воскресенье?»

– Нет, – ответила Эрика. – Не хотим. – Она задышала прерывисто, как через соломинку. Задрожали губы. – Нет, спасибо. Мы приедем к тебе пятнадцатого, мама. И ни в какое другое время. Мы же договаривались.

– Но, милая, я думала, ты будешь так гордиться мной, потому что…

– Нет. Встретимся с тобой в другом месте. Можем пообедать в воскресенье в каком-нибудь приятном ресторане. Или можешь приехать к нам. У нас с Оливером ничего не запланировано. Можем пойти вместе куда угодно, но мы не пойдем к тебе домой. – Помолчав, она повторила эту фразу снова, громче и четче, словно говоря с человеком, плохо понимающим по-английски: – Мы не пойдем к тебе домой. – (Воцарилось молчание.) – До пятнадцатого, – сказала Эрика. – Это записано в ежедневнике. В обоих наших ежедневниках. И не забудь, что в четверг вечером у нас запланирован ужин с родителями Клементины! Мы этого тоже будем с нетерпением ждать. Вот повеселимся-то!