Прошло не так уж много времени, прежде чем Борджа узнал о заговоре и, со своей стороны, потребовал от Синьории направить ему в случае необходимости обещанные войска. Но вместо войск в Имолу отправился Макиавелли. Он ехал с тяжелым сердцем. Синьория не разрешила ему принимать самостоятельные решения, каждый свой шаг он должен был согласовывать с Флоренцией. И герцог Романьи, Валенсии и Урбино, принц Андрии, правитель Пиомбино — пусть и незаконнорожденный сын папы — не мог воспринять приезд такого посла иначе, как оскорбление его достоинства. Макиавелли надлежало сообщить Борджа, что Республика отказалась сотрудничать с заговорщиками. Если же герцогу все еще требовались войска или деньги, то Макиавелли должен был известить Синьорию и ждать ответа. Тянуть время — такая задача стояла перед ним. Подобная тактика являлась основой политики Республики. У Синьории всегда находились убедительные причины ничего не предпринимать. И лишь в крайнем случае приоткрывались сундуки казначейства. Макиавелли предстояло сдерживать нетерпение человека, не привыкшего к промедлению, давать ничего не значащие обещания, на хитрость отвечать хитростью, противостоять обману и попытаться отгадать замыслы того, кто славился своим вероломством и лицемерием.

Он видел Чезаре Борджа лишь однажды, да и то мельком, во время поездки в Урбино, но герцог произвел на него сильное впечатление. Там же, в Урбино, он услышал рассказ о том, как герцог Джидобальдо ди Монтефелтро, поверив в дружбу Борджа, лишился своего герцогства и едва спасся сам. Признавая неслыханное вероломство Эль Валентино, Макиавелли не мог не восхищаться его энергией и ловкостью. Умный и бесстрашный, беспринципный и безжалостный, Чезаре Борджа показал себя не только блестящим полководцем, но и способным организатором, и хитрым политиком. На тонких губах Макиавелли заиграла улыбка, в глазах появился азартный огонек. От одной только мысли, что ему предстоит померяться силами с таким достойным соперником, его настроение улучшилось. Он уже не вспоминал о ноющей боли в животе и даже не без удовольствия предвкушал легкий обед в Скарперии, находившейся на полпути из Флоренции в Имолу. Там Макиавелли собирался нанять почтовых лошадей. Ему не терпелось попасть в Имолу. Но, чтобы не загнать своих лошадей, он решил оставить их в Скарперии. На следующий день слуги привели бы в Имолу его жеребца и мула Пьеро.

Перекусить и поразмяться они остановились в Альберго-делла-Поста. Поинтересовавшись, что из еды им могут предложить, и получив без задержки макароны, жареных перепелок, болонскую колбасу и свиные отбивные, Макиавелли остался доволен. Он любил поесть: вкусная пища доставляла ему истинное наслаждение. С не меньшим удовольствием поглощал все эти яства Пьеро. Когда они вновь тронулись в путь, юноша от переполнявшей его радости запел одну из популярных флорентийских песенок.

— Пьеро, твой дядя никогда не говорил мне, что у тебя хороший голос.

Юноша продолжал петь.

— Приятный тенор, — тепло улыбнулся Макиавелли.

Он попридержал лошадь и Пьеро, принимая это за приглашение, начал напевать другую песню. Макиавелли прислушался: мотив известный, а стихи его собственные. Без сомнения, юноша стремился наладить с ним дружеские отношения, и Макиавелли одобрил столь изящный способ сближения.

— Откуда у тебя эти стихи?

— Дядя Биаджо списал их для меня.

Макиавелли ничего не сказал и вновь пустил лошадь рысцой. Ему следует побольше узнать об этом юноше, решил он. Ведь он взял его с собой не только для того, чтобы доставить удовольствие Биаджо, но и чтобы сделать своим помощником.

Не было человека более приветливого, интересного и хитроумного, чем Макиавелли, когда он хотел выяснить, с кем имеет дело. Пьеро и не догадывался, с какой целью задаются вроде бы ничего не значащие вопросы, и отвечал на них откровенно и простодушно. Рассказывать о себе ему нравилось. Знаменитый ученый Марсилио Фичино, тесть Биаджо, умерший три года назад, взял на себя заботы об образовании Пьеро. Под его руководством юноша выучил латынь и, с большой неохотой, греческий.

— А я, к сожалению, не знаю этого языка, — вздохнул Макиавелли. — Остается только позавидовать, что ты можешь читать сочинения греческих философов в оригинале.

— Какая мне от этого польза?

— Они научат тебя, что счастье — это цель, к которой стремятся все люди. А чтобы достичь ее, не нужно ничего, кроме хорошего происхождения, верных друзей, доброй удачи, здоровья, богатства, красоты, силы, славы, чести и добродетели.

Пьеро рассмеялся.

— И еще они покажут тебе, что жизнь коротка и полна страданий, из чего ты мог бы сделать вывод, что не следует отказываться от удовольствий, пока возраст позволяет наслаждаться ими.

— Совсем необязательно читать об этом по-гречески, — возразил Пьеро.

— Возможно, ты и прав, но как приятно сознавать, что великие предки думали так же.

Макиавелли выяснил, с кем дружил и чем занимался Пьеро во Флоренции, и, получив ответы, составил мнение о его характере и способностях. Конечно, юноше не хватало опыта, но он схватывал все на лету, его распирала жажда деятельности и приключений. Прямодушный и совсем еще наивный, он в то же время не отличался чрезмерной щепетильностью. В глазах Макиавелли это выглядело скорее достоинством, чем недостатком, ибо означало: молодой человек не будет мучиться угрызениями совести, совершив не совсем благородный поступок. Обаяние Пьеро, его искренность, подкупающая откровенность могут оказаться бесценными качествами. Оставалось только выяснить, не болтлив ли он и умеет ли ценить доверие. В отношении первого покажет время, что же до второго, то Макиавелли и не собирался доверять ему, как, впрочем, любому другому, больше, чем требовалось. Во всяком случае, юноша, несомненно, понимал: произведенное им хорошее впечатление пойдет ему только на пользу. Доброе слово Макиавелли обеспечивало Пьеро безбедное будущее. В противном случае ворота государственной службы закрылись бы перед ним навсегда.

Путники подъезжали к Имоле, расположенной в плодородной долине у самой реки. Они не увидели разрушительных последствий военных действий: город сдался, заслышав о приближении войск Чезаре. В двух или трех милях от Имолы им повстречался небольшой отряд из восьми всадников. В одном Макиавелли узнал Агапито да Амалу, первого секретаря герцога, с которым он познакомился в Урбино. Тепло поприветствовав Макиавелли и узнав причину его приезда, Агапито развернул отряд и направился обратно в город. Днем раньше Синьория послала курьера к герцогу предупредить его о прибытии посла. И теперь курьер ждал Макиавелли у городских ворот. Зная, что флорентиец проделал неблизкий путь, Агапито спросил, не хочет ли Макиавелли отдохнуть, прежде чем предстать перед герцогом.

Улицы маленькой Имолы, ставшей столицей Эль Валентино, заполнили его офицеры, придворные, посланники многочисленных итальянских городов-государств, купцы, стряпчие, шпионы, актеры, поэты, проститутки и всякий сброд, обычно сопровождающий победоносную армию в надежде поживиться остатками ее добычи. Требовалось приложить немало усилий, чтобы найти сносное жилье. Гостиницы Имолы были переполнены: на каждой кровати спали три, четыре, а то и пять человек. Но посланник Флоренции договорился с доминиканцами, и те согласились принять Макиавелли и его слуг под кров своего монастыря. Туда курьер и предложил проводить их. Макиавелли взглянул на Агапито.