Он мысленно перенесся в свой прекрасный Брайдсуэлл, старинный каменный особняк, расположенный в холмистом Линкольншире. Неподалеку от поместья находилась чудесная деревушка Монктон-Сент-Брайдс – такая уютная и живописная в отличие от этого канадского городка. Ох, как же давно он не был дома…

Саймон едва не задохнулся при мысли, что может больше никогда не увидеть Брайдсуэлл. Он уехал оттуда четыре года назад, часто скучал, но никогда, даже когда отбивался от американцев, и вообразить себе не мог, что вообще не вернется домой.

Может, это предчувствие?

Саймон помотал головой, словно отгоняя тревожные мысли, и, усевшись на стул, принялся снимать сапоги и кожаный армейский жилет. Потом взял свечу, горевшую под стеклянным колпаком в ожидании его прихода, и невольно улыбнулся. Джейн постаралась… При всех своих странностях она была прекрасной хозяйкой. В последнее время холостяцкий приют Исайи приукрасился, появились цветы и ароматические сухие смеси из цветочных лепестков, сменилась полировка для полов, и они стали ярче блестеть.

Поднимаясь наверх, Саймон чувствовал запах Джейн – запах, напоминавший об английской весне.

Впрочем, сейчас ему следовало подумать совсем о другом… О завещании, а также о письмах Исайе и родителям.

О Господи!..

Открылась ближайшая дверь. На пороге стояла Джейн Оттерберн. Она была в ночном чепце, завязанном под подбородком, и в длинном зеленом халате, из-под которого только на рукавах и по вороту выглядывали кружева ночной рубашки.

Почему же она кажется ему такой… неодетой?

– Добрый вечер, – пробормотал он с некоторым раздражением в голосе. – Что-то случилось?

О Боже, неужели она уже узнала?

Джейн чувствовала себя так же неловко, как и он.

– Исайе стало плохо, – прошептала она. – Еще один приступ лихорадки. Но он отказался послать за доктором Болдуином, – Она прикусила губу. – Извините, не надо было вас беспокоить. Извините…

Он напомнил себе, что Джейн – всего лишь восемнадцать.

– Если к утру ему не станет лучше, мы этим займемся, – ответил Саймон и тут же мысленно добавил: «Если, конечно, я буду жив».

– Да, спасибо… Приятно провели вечер?

– Терпимо. Спокойной ночи, Джейн.

– Спокойной ночи, Саймон.

Он осторожно прошел мимо двери Исайи и направился в свою просторную комнату в задней части дома. Кровать, стоявшая в алькове, на день закрывалась шторой, отчего комната приобретала вид гостиной. Иногда Саймон принимал здесь приятелей, хотя чаще делал это внизу. Исайе нравилась молодежная компания.

Переступив порог, Саймон осмотрелся. Как всегда, приветливо пылал камин, а возле него стоял кувшин с водой, накрытый для сохранения тепла. Странно было думать, что, возможно, сегодня ему в последний раз предстоит спать в этом доме, умываться, чистить зубы…

Саймон вздрогнул при этой мысли и налил себе бренди. Сделав глоток, сел к столу, чтобы написать завещание и письма. Хотя он являлся наследником Брайдсуэлла, в настоящий момент ему принадлежали только кое-какие личные вещи и скромная сумма денег, еще остававшаяся от отцовского обеспечения. Так что с завещанием он управился быстро.

Писать Исайе оказалось труднее, так как было ясно: рано или поздно тот узнает о причине дуэли и сочтет себя виновником произошедшего. Саймон долго раздумывал и в конце концов просто написал благодарственное прощальное письмо, в котором делал упор на то, что избрал дуэль как способ разоблачить растратчика.

Самой тяжелой задачей было письмо к родителям. Он никак не мог к нему приступить.

Родители очень старались уберечь его от всевозможных неприятностей. Семейство Сент-Брайдов всегда держалось поближе к дому, то есть к Линкольнширу. Годами здесь благополучно жили поколения Сент-Брайдов, жили большими семьями, но Саймону такая жизнь казалась муравейником. Он хотел сражаться с Наполеоном, как его друзья Хэл Боумонт, Кон Сомерфорд и Роджер Меррихью, но мать закатила истерику, а отец заговорил об ответственности Саймона как старшего сына. Выходит, его братья, Руперт и Бенджи, не несли никакой ответственности?

В конце концов ему разрешили занять должность секретаря при лорде Шепстоуне – тот отплывал в Канаду, чтобы по возможности уладить разногласия между Канадой и Америкой. Конечно, оставался некоторый риск – путешествие по морю, – но считалось, что Саймон отправлялся не на войну. Когда же американцы вторглись в Канаду, долг призвал его взяться за оружие. Несмотря на неизбежные ужасы войны, Саймон ею упивался, а потом, когда британцы отбили нападение, он был глубоко возмущен тем, как его соотечественники обходились со своими союзниками-индейцами. И он остался, чтобы вступить в новую войну…

Сообразив, что просто тянет время, обдумывая письмо родителям, Саймон решительно обмакнул перо в чернильницу. И тотчас же представил, сколько слез будет пролито дома, если завтра на рассвете его убьют.

Письмо вышло коротким. Да и что он мог написать своим родителям? Только то, что очень любит их и благодарит за заботу. Заканчивалось же письмо так: «Все, что есть во мне хорошего, я получил от вас, мои дорогие родители. А любую глупость следует, разумеется, отнести к цвету волос Черного Адемара».

А потом он вдруг задумался: не будет ли семейная шутка дурным тоном? Но какой тон может быть верным в таком письме? К тому же это чистейшая правда.

Большинство Сент-Брайдов не находили никакого удовольствия в приключениях, но на дальних ветвях фамильного древа притаился Адемар де Брак.

Адемар жил в тринадцатом веке, был младшим сыном обнищавшего рыцаря и сделал себе имя и состояние в крестовых походах, а также на рыцарских турнирах. Безусловно, он заслуживал прозвище Черный Адемар за многие свои гнусные поступки, но второе его прозвище – Дьявол – происходило от того, что у него на голове среди рыжих волос пробивались черные.

Такую же «дьявольскую» гриву Саймон видел, когда смотрел в зеркало.

Говорили, что этот признак мог поколениями таиться в засаде, но когда выскакивал, то родители знали, что получили кукушку в гнездо: такой Сент-Брайд становился бездельником, причем в лучшем случае. Увы, у его несчастных родителей появились два таких ребенка. Когда родилась девочка, они посмотрели судьбе в глаза и назвали ее Адемарой. Поведение Мары пока что не вызывало нареканий, но ей было всего лишь восемнадцать…

Саймон не стал вычеркивать семейную шутку и, подписавшись, запечатал письмо. Потом вдруг сообразил, что должен еще кое о чем позаботиться – о собранных им уликах (происходило множество всевозможных нарушений по отношению к индейцам, например, нарушение обещаний и приобретение обширных земель за бесценок). Имелись и другие свидетельства обманов и даже преступлений, совершенных Макартуром и его помощниками. Некоторые документы были подписаны и заверены людьми, позднее ушедшими из жизни при загадочных обстоятельствах. Другие являлись копиями загадочных посланий, которые предстояло тщательно изучить. Саймон был уверен, что ссылки на «деньги» и «землю» на деле означали определенных людей в администрации и воинском начальстве, но не мог расшифровать код.