— Доктор спрашивал у меня, были ли у нас трудности с работой, — сдавленно сказал Сэм. — Но их не было. Я даже не могу вспомнить ничего необычного, что могло бы стать причиной…

— Он мог расстроиться из-за заказчика? — спросила Бет.

Иногда у них действительно бывали неприятные заказчики. Они жаловались, если папа не мог выполнить заказ так быстро, как им хотелось, и часто, забирая готовую обувь, старались найти огрехи в работе, чтобы сбить цену.

— Он бы нам рассказал. И потом, папа всегда спокойно относился к таким вещам.

— Ты же не думаешь, что это из-за нас? — встревожилась Бет. — Я постоянно жаловалась на скуку, на то, что мне приходится сидеть дома, а ты всегда старался улизнуть в доки.

Сэм покачал головой.

— Вряд ли. Я однажды слышал, как папа говорил обо мне с одним из заказчиков. Он сказал, что я хороший парень, хоть и витаю в облаках. И он никогда не расстраивался из-за тебя, Напротив, он тобой гордился.

— Но как же мы теперь будем жить? — спросила Бет. — У тебя слишком мало опыта, чтобы управлять магазином!

Бет и Сэм были не похожи друг на друга. И не только внешне: он высокий блондин, она — миниатюрная брюнетка. У них были совершенно разные характеры.

Сэм действительно витал в облаках. Он жил в мире фантазий и приключений, мечтал о сокровищах и экзотических местах. Он то пропадал возле доков, с тоской провожая взглядом уходившие в море корабли, то поглядывал на богатые дома, восхищаясь тем, как живут их обитатели. Хоть Сэм никогда не признавался в этом Бет, она знала, что на самом деле ее брат не хотел становиться сапожником, потому что еще никому не удалось разбогатеть благодаря этой профессии.

Бет была более практичной и уравновешенной, чем ее брат. Она всегда прилежно исполняла порученные ей задания. Девушка была умна и читала книги, чтобы получить знания, а не для того, чтобы убежать от реальности. И в то же время она понимала, почему Сэм живет в мире своих фантазий. У Бет тоже были фантазии — о том, как она играет на скрипке перед большой аудиторией и слышит восторженные аплодисменты.

Конечно, этой мечте не суждено сбыться. Даже если бы она научилась исполнять классическую музыку, никто не взял бы девушку в оркестр. Бет же играла жиги и рилы[1], которым научилась у дедушки, но большинство людей считали их цыганской музыкой, уместной только в пивных.

Но, несмотря на все различия, Сэм и Бет были очень близки. Им с детства не позволяли играть с другими детьми на улице, и сестра с братом всегда полагались только друг на друга.

Сэм поднялся со стула и, опустившись перед Бет на колени, обнял ее.

— Я буду заботиться о вас обеих, — сказал он. Его голос предательски дрогнул.

Последующие дни Бет то не помнила себя от горя, то впадала в ярость. Раньше она постоянно была рядом с отцом, он был таким же привычным и постоянным, как дедушкины часы, мерно отбивающие время. Их отец, сорокапятилетний жилистый мужчина, чьи седые волосы уже начали редеть, с аккуратно подстриженными усами и большим, выдающимся вперед носом, был жизнерадостным и, как она думала, искренним.

Фрэнк всегда отличался сдержанностью: одобрение и любовь он обычно выражал похлопыванием по плечу. Но, в отличие от многих других отцов, никогда не вел себя холодно. Ему нравилось, когда Бет приходила к нему в магазин, разговаривала с ним, пока он работал, интересовался ее книгами и музыкой.

Только теперь Бет поняла, что совсем не знала папу. Как он мог сидеть в кухне, пить чай со своей женой и детьми, намереваясь при этом спуститься вниз, закончить работу и повеситься?

Фрэнк рассказал им о паре шнурованных ботинок, которые одна леди заказала сегодня утром, и смеялся, потому что она хотела светло-синие, которые подходили бы по цвету к ее новому платью. Он сказал, что на грязных улицах Ливерпуля они скоро потеряют товарный вид. Почему он говорил с ними об этих ботинках, зная, что уже никогда их не сошьет?

Если бы отец умер от сердечного приступа или попал под телегу на улице, это было бы ужасно и боль утраты оказалась бы не меньшей, но зато никто из них не чувствовал бы себя преданным.

Их мама никак не могла успокоиться. Она лежала в кровати, отказываясь от еды и даже не разрешая детям раздвинуть шторы. А Сэм блуждал по дому, словно привидение, считая, что все случилось по его вине, ведь он не хотел становиться сапожником.

Лишь несколько соседей зашли к ним, чтобы выразить соболезнования, и Бет чувствовала, что ими руководило не сочувствие, а желание узнать, что же здесь произошло на самом деле. Приходил преподобный Рейли и, несмотря на искреннее сочувствие, поспешил сказать, что Фрэнк Болтон не Может быть похоронен в освященной земле, так как самоубийство — это непростительный грех.

Результат дознания напечатают в газетах, и все их друзья и знакомые прочитают его и постараются не иметь с ними дела. По мнению Бет, отец поступил трусливо и жестоко, заставив их пережить все это. Она сомневалась, что мама захочет когда-либо снова выйти из дому.

После смерти отца прошло пять дней. Бет сидела в гостиной и шила траурные платья для себя и матери. На улице сияло солнце, но девушке пришлось задернуть шторы, как того требовал обычай, и сейчас в доме было так темно, что она с трудом продевала нитку в иголку.

Бет любила шить. Мама не встала с постели, чтобы ей помочь, и Бет достала выкройки, раскроила материал на столе в гостиной и принялась за работу. Без приличных траурных нарядов их начали бы презирать еще больше.

Она отдала бы все за возможность достать скрипку из футляра. Музыка помогла бы ей забыться и обрести подобие спокойствия. Но играть на музыкальном инструменте сразу после тяжелой утраты считалось неслыханной дерзостью.

Бет раздраженно отбросила шитье и подошла к окну. Затем чуть-чуть приоткрыла штору, чтобы посмотреть, что происходит на Чёрч-стрит.

Как всегда, улица была заполнена людьми. Лошади, впряженные в омнибусы, кебы и телеги, оставляли горы навоза, а из-за жары от них пахло еще хуже, чем обычно. Знатные леди в элегантных платьях и красивых шляпках прогуливались под руку с джентльменами в накладных воротничках и цилиндрах. Здесь также были почтенные экономки, несшие корзины с фруктами и овощами. То тут то там можно было заметить девушек, скорее всего горничных, у которых выдался свободный вечер. Они мечтательно разглядывали витрины магазинов.

Но на улице также было много бедняков. У магазина Банни одноногий нищий на костылях просил милостыню. Здание стояло на перекрестке Лорд-стрит, Парадайз-стрит, Чеппел-стрит и Чёрч-стрит, поэтому его называли «Святой утолок»[2]. Женщины в поношенной одежде держали на руках младенцев. За ними семенили дети постарше. Чумазые босые беспризорники со спутанными волосами слонялись без дела, вероятно, высматривая, что бы стащить.