Итак, я наворачивала круги по коридору и старалась не плакать, когда из кабинета вышел торакальный хирург в сопровождении моего друга-врача и ласково спросил:

– Как дела?

А я так надеялась услышать, что произошла ошибка!

Но нет, настало время впервые ответить на вопросы, которые впоследствии очень часто задавали мне разные врачи. Их наизусть знают все, кто столкнулся с онкологией: «Чем вы болели в детстве? Были ли у вас переломы? Вы переживали стресс недавно? Теряли ли вы резко вес? Какие заболевания были у ваших родственников?» Ответив на них, я задала единственный вопрос:

– Что со мной? Только не обманывайте! – мне казалось, что все вокруг от меня что-то скрывают, а сами перешептываются, как в кино, о том, что «времени у нас нет».

– Лена, в тебе живет зверек, и нам нужен его кусочек, чтобы понять, кто это.

Я подумала, что это самая дурацкая метафора, которую можно было придумать, и, конечно, все поняла. Внутри у меня все перевернулось, сердце упало куда-то намного ниже пяток. Я присела на стоящий рядом стул и заплакала.

– Лена… – мой друг позвал меня каким-то слишком уж ровным голосом, и я поняла, что нужно собраться. Мы вернулись в кабинет для проведения еще одного исследования.

По его результатам было решено провести биопсию на следующий же день, поскольку тянуть время уже было опасно. На снимках КТ[2] обнаружили два массивных образования в области средостения и брюшной полости, а кашляла я, оказывается, из-за того, что мое левое легкое было вовлечено в болезнь – в него упирались, нарушая структуру, лимфоузлы. К моменту обследования в грудной клетке накопилось уже 8 см жидкости, легкое работало наполовину; все еще удивлялись: почему кашель начался так поздно и я до сих пор не кашляю с кровью? В общем, ситуация была безрадостной, – требовалось срочно выяснить, с чем мы имеем дело. Врачи поставили мне предварительный диагноз – лимфома. Мне сказали, что в этом случае шансы на выздоровление весьма велики, – излечимо примерно 80 % случаев.

Лимфома[3] – это злокачественное заболевание лимфатической ткани, чаще всего характеризующееся увеличением лимфатических узлов. Это опухоли, развивающиеся из клеток иммунной системы. Я тогда подумала, что хотя бы название у болезни красивое.

Во время биопсии и иммуногистохимии[4] берется кусочек пораженной ткани и исследуется для определения точного диагноза. Например, лимфом существует более 30 видов, и для правильного лечения важно знать, с какой именно разновидностью вы столкнулись.

Было решено брать анализ из брюшной полости, поскольку это легче, чем из области средостения. Но, беседуя со мной, торакальный хирург вдруг указал в область моей шеи и спросил:

– Что это?

– Это ключица? – Я не поняла, что его так удивило, подумала, что слишком худая и у меня выпирают косточки, а врач ведет себя странно. При этом я потрогала свою левую ключицу и нащупала шишку размером с грецкий орех и твердую, как камень.

– Давно это у тебя? – он тоже пощупал шишку и сказал, что биопсию надо брать оттуда.

Самое удивительное, что шишку было видно, но раньше я ее не замечала и не чувствовала. Эта зараза успешно прячется в организме, поэтому я благодарна лимфоузлам, которые надавили на мое легкое и вызвали кашель. Бог знает, когда бы я заметила болезнь, если бы не они.

Со следующего дня начались обследования для проведения операции и одновременно – первые моральные закаливания. Невозможно передать, что чувствуешь, когда врач берет в руку твой рентген, округляет глаза и, даже не скрывая эмоций, спрашивает: «Сколько тебе лет?»

Я, кстати, всем таким врачам улыбалась: мне казалось, что тогда они будут верить в меня чуть больше.

Когда сидишь в очереди перед кабинетом, к примеру, кардиолога, кашляешь и знаешь, что, скорее всего, у тебя рак, при этом вся очередь ругается и спорит, кто пойдет первым на прием, а тебе говорят что-то вроде: «Ты вообще молодая и со своим бронхитом можешь подождать, а мне еще на электричке домой ехать»… Очень хочется таким людям сказать, что они счастья своего не знают, и если бы я могла, то с удовольствием пошла хоть пешком, только бы не болеть тем, чем болею.

Зато в кабинете у кардиолога я услышала один из лучших советов: «Прекрати бояться. Как только прекратишь бояться, перестанешь и плакать!» Она была права, страх – одна из самых ненужных эмоций во время лечения, да и вообще в жизни. А еще, чтобы не плакать, я постоянно подкрашивалась, сидя напротив кабинета моего врача, и все, кто оттуда выходил, смеялись, приговаривая: «О, снова наводит марафет!»

Потом было исследование МРТ[5], которое длилось около часа и проходило в два захода: меня «выкатили» на некоторое время, а потом вернули обратно для уточнения снимков. Во время МРТ ты находишься внутри очень узкого аппарата, где нельзя шевелиться на протяжении всего процесса. Я вообще плохо переношу все КТ, наверное, это что-то психологическое, – просто жутко нервничаю и ничего не могу с этим поделать. Еще очень боюсь летать на самолетах, и если передо мной встанет выбор между КТ и полетом, я выберу последнее. Каждый раз примерно в середине процедуры хочется просто встать и уйти. Останавливает только понимание того, что, если я хочу вылечиться, все равно придется вернуться и продержаться до конца.

Результат МРТ мне отдала врач, которая за пару дней до этого делала мне СКТ.

– Не читай заключение! Или я отдам его не тебе, а только врачу.

– Я не буду, обещаю. Как там вообще? – Я имела в виду результат.

– Лимфоузлы, ничего нового нет.

Это было главное, я выдохнула и не прочла заключение.