– Какой процент потерь был понесен полком[5]?

– Около шестидесяти-семидесяти процентов, – чуть подумав, ответил генерал, виновато скосившись на Главнокомандующего. Он еще и занизил показатели. Судя по визуальной картине, – восемь-девять из десяти мишеней были так или иначе уничтожены или повреждены.

– При таких потерях полк можно считать уничтоженным?

– Смотря при каких обстоятельствах… – уклончиво ответил Михневич.

– Благодарю, – кивнул он и, повернувшись к Императору, продолжил: – Попав в засаду, мой усиленный эскадрон с ходу атаковал окопавшийся пехотный полк и уничтожил его. Расход личного состава – тридцать человек.

– И очень много боеприпасов, – с нажимом добавил Николай Николаевич младший.

– Это – слабое место предлагаемой мной тактики, – охотно согласился Меншиков. – Однако опыт тяжелых боев на Юго-Западном фронте показал, что старые методы приводят к слишком большим потерям в личном составе. До четверти, а то и трети личного состава. Возможно, я не прав, но на мой дилетантский взгляд, лучше тратить бое-припасы, чем людей. Так легче для казны выходит. Ведь каждый погибший солдат больше не сможет вернуться к труду и не сможет платить подати да налоги. А нового, отрывая от нивы или станков, нужно обучать, снаряжать и как-то вооружать. Что стоит немало. Ну и опять же вырывает из хозяйственной деятельности, снижая поступления в казну. Лишние несколько горстей патронов всяко дешевле обходятся гибели любого, самого бестолкового солдата.

Сказал Максим и замолчал, отметив, что Главнокомандующий перекосился всем лицом, словно от зубной боли. Потому как парень посмел кинуть в его огород не камень, а целую скалу. Не явно и открыто, а намеком, но настолько прозрачным, что генералы, составлявшие делегацию наблюдателей, запыхтели.

– А вы дерзкий, – едва заметно усмехнувшись, отметил Император.

– Виноват! – гаркнул и вытянулся по стойке смирно Максим.

Его Императорское Величество Николай Александрович задумался, не зная, как лучше поступить в сложившейся ситуации.

С одной стороны, он прекрасно понимал чувства дяди. Этот бастард вел себя слишком самоуверенно и вызывающе. Чего стоит только история с его дочерью. Это ведь надо?! Овладел ей, словно какой-то служанкой, прямо на тюках с тряпками в госпитальной подсобке. Если бы у него было хотя бы подозрение в насилии, то сгноил бы засранца. А так, Таня влюблена в него по уши. Да он и сам, видимо, тоже к ней питает самые теплые чувства. Но все равно…

С другой стороны, парень опять всех удивил. Полторы сотни верст ночного марш-броска. Выход «в квадрат» в точно обозначенное время. И совершенно удивительный бой. Николай Александрович был поражен тому шквалу огня, который обрушился на позиции пехотного полка. Это было настолько же впечатляюще, насколько и ужасно. Успех, несомненный успех. Опять. Не слишком ли их много для бастарда?

Император смотрел на Максима и напряженно пытался придумать, что делать с этим человеком. Вступать в конфликт с дядей отчаянно не хотелось. Но и закрывать глаза на ТАКОЕ тоже было неправильно…

– Ваше Императорское Величество, – произнес Максим, нарушая затянувшуюся паузу. – Если я не оправдал вашего доверия, то прошу принять мою отставку. По состоянию здоровья. Все потраченные деньги я возмещу из личных средств[6].

– Хотите отсидеться в тылу? – не упустив возможности уязвить Максима, поинтересовался Николай Николаевич.

– Никак нет. Хочу последовать совету врачей и покинуть Россию.

– А Таня… – как-то растерянно, почти шепотом произнес Император.

– Она уедет со мной.

– Что?! – воскликнул Николай Николаевич, пока Государь ловил челюсть от такой наглости.

– Мы все уже обговорили и решили, – продолжил Максим, смотря не Императору, а Главнокомандующему в глаза.

Наступила вязкая тишина. Генералы старались слиться с ландшафтом и не попадаться на глаза ни Императору, ни Главнокомандующему. Ротмистр же, выдержав небольшую паузу, достал из планшетки сложенный вдвое листок. Распрямил его. И протянул Государю.

Это было прошение об отставке по состоянию здоровья, которое Максим действительно мог подать, опираясь на количество ранений. Причем написано оно оказалось почерком Татьяны. От парня там была только подпись.

– Плохо себя чувствовал, попросил супругу написать… – пояснил ротмистр.

– Ваше Императорское Величество, вы позволите? – спросил Главнокомандующий, протянувшись к прошению. Тот растерянно глянул на дядю и охотно отдал листок.

Николай Николаевич внимательно прочитал прошение, после чего медленно и со вкусом порвал его, с вызовом смотря Максиму прямо в глаза. И не пополам, а добротно – на мелкие клочки.

– Ваше Императорское Высочество, мне нужно все же переписать его своей рукой?

– Прекратите паясничать!

– Есть прекратить паясничать! – бодро гаркнул Максим, продолжая холодно смотреть в глаза обидчику. Родственничек чертов. Хотя чего он хотел? Максим ведь по бумагам бастард, а значит, участь его печальна. Ему вечно придется испытывать на себе ненависть и презрение части родственников.

– Подготовьте подробный отчет о вашем усиленном эскадроне. Сроку – неделя, – произнес Главнокомандующий.

– Есть подготовить подробный отчет! Сдать его лично вам?

– Нет, Николаю Петровичу, – кивнул он на начальника Главного штаба да так на него глянул, что стало ясно – ничего хорошего тот ему не доложит после изучения отчета. Если вообще доложит.

Максим чуть дал слабину и пренебрежительно хмыкнул. Но Главнокомандующий этого демонстративно не заметил. Он увлек Императора разговором на отвлеченную тему и, развернувшись спиной к лейб-гвардии ротмистру, повел Николая Александровича прочь. Наш герой скосился на Михневича, но тот лишь развел руками и виновато пожал плечами. Генерал от инфантерии был поражен демонстрацией, но пойти против Главнокомандующего не смел.

1915 год, 5 мая. Петроград