Курт не желал считаться с ней, он не мог остановить свою погоню за скоростью даже из-за нее и их будущего ребенка, словно, держась за руль, чувствовал себя более могущественным.

Она тихо вздохнула. Бесшабашный, околдованный скоростью, Курт. Теперь уже мысли о нем посещали ее все реже.

— Восемь? — переспросил Кэрсон.

Она посмотрела на него, все еще пребывая в задумчивости. Кэрсон забыл, подумала она. У него ведь так много более важных дел. Например, постоянный поиск спонсоров.

— Значит, роды уже так скоро?

Она попыталась не рассмеяться.

— Ты говоришь об этом так, как будто со мной случилось недоразумение.

Широкие плечи поднялись вверх и опустились обратно, словно выражая удивление неожиданным открытием.

— Я просто не знал, что восемь. — Вдруг ему в голову пришла идея. — Надо заменить тебя кем-то на это время. — Он не знал, где найдет денег, но что-нибудь можно придумать.

Лори догадалась, о чем он думает. Несмотря на уверения его бывшей жены, что у Кэрсона нет сердца, оно находилось на месте. Но в его планах не было сказано ни слова о подобных расходах.

— Я работоспособный человек, — отрезала она. Кэрсон услышал упрямство в ее голосе. Он восхищался ее независимостью.

— Конечно, конечно. Но ты должна готовиться к другой работе.

— Я не могу сидеть на месте, пока не настало время родов, — возразила она.

— Тебе надо находиться дома и заботиться о себе, Лори.

Кэрсон не мог понять, почему она упорствует именно сейчас. Конечно, Лори хотела обеспечить материальный достаток ребенку, но для чего так надрываться? Когда Жаклин была беременна, она потребовала приходящую работницу, которая бы выполняла ее обычную домашнюю работу. А когда Сэнди появилась на свет, Ханах, так и осталась в доме, заботилась о ней и о малышке.

Жаклин всегда утверждала, что у нее слишком тонкая душа для того, чтобы справляться с ежедневной рутиной. Он потворствовал ей во всем, потому что любил ее.

И еще потому, что сходил с ума от Сэнди.

Оглядываясь на прошлое, он понимал, что Ханах заботилась о ребенке лучше, чем это могла бы делать Жаклин. Поэтому он не возражал. Это нужно было Сэнди.

— Я сама позабочусь о себе, — настаивала Лори. Она привыкла заботиться о себе с двадцати лет.

Даже когда встретила Курта, Лори решала и думала за двоих, и выбора у нее не было.

— Если я останусь дома, то через неделю сойду с ума. Может, через три дня. — Она улыбнулась Кэрсону, оставаясь убежденной в своей правоте. — Ты слышал меня, Советник? Работа мне необходима. Поэтому я лучше просто вернусь в зал. Работа — как баскетбольная игра, из которой я не собираюсь выбывать.

Лежа в кресле, она положила руку на деревянный подлокотник и приподнялась. Движение было слишком быстрым, и у Лори закружилась голова. Потом внезапно потемнели стены. И маленькая комната начала уменьшаться в размерах.

Ее охватило острое чувство паники.

Лори отчаянно сопротивлялась надвигающейся темноте, стремительно наползающим стенам. Попытки остановить этот ужас оказались бесполезными. Стены стали черными и с ужасающей скоростью надвигались на нее. На лбу выступила испарина.

И потом все пропало.

Следующее, что почувствовала Лори, был внезапный толчок. Чьи-то руки схватили ее за плечи. Было душно, невыносимо душно.

Ее глаза были закрыты, веки казались свинцовыми.

С невероятным усилием она открыла глаза и увидела темно-голубые серьезные глаза Кэрсона. Они были еще темнее, чем у Курта. И куда серьезнее.

Лори попыталась улыбнуться. Это потребовало от нее усилий. Он почти обнимал ее. Может, потому она почувствовала это согревающее тепло?

Кэрсон выглядел перепуганным, и она заставила себя улыбнуться.

— Твоя мама не говорила тебе, что если сильно хмурить лоб, то на нем останутся морщины?

— Моя мама говорила со мной очень мало, — ответил он без иронии.

Лори напугала его своим обмороком. Кэрсон не знал, что делать, чувствовал полную беспомощность. Надо прочитать какую-нибудь брошюру, думал он, чтобы знать, как поступать в подобных случаях. Может быть, даже целую энциклопедию.

Кэрсон все еще держал ее, не очень понимая, что нужно сделать, затем опустил на кожаный диван — настолько мягко, насколько мог.

Его брови были нахмурены, когда их взгляды встретились.

— Может быть, надо вызвать врача?

Она удержала Кэрсона за руку.

— Я хочу, чтобы ты перестал смотреть на меня так, словно я сейчас разорвусь на части.

Его глаза были устремлены на ее небольшой округлый живот, лишь намекавший на существование будущего племянника или племянницы. Временами было совсем незаметно, что Лори беременна. Она выглядела очень стройной и изящной. Как в таком маленьком пространстве могла существовать, расти новая человеческая жизнь?

Но восемь месяцев — это все-таки восемь месяцев.

— Так ты не хочешь вызывать врача?

Она положила свободную руку на живот, как будто защищаясь от чуждого вторжения. Она чувствовала, как ребенок шевелится внутри. Эти перемещения приводили ее в трепет. Прошло уже три месяца, как ребенок начал толкаться, а она все еще не привыкла к этому.

— Нет, — подтвердила она все тем же спокойным, уравновешенным голосом, как будто была на занятиях в Ламасской школе, — сейчас нет. Знаешь, беременные женщины иногда чувствуют слабость. Это быстро проходит.

Она воспользовалась его рукой, чтобы вернуться в сидячее положение. И затем осторожно встала на ноги. Кэрсон участливо поднялся вслед за ней.

— Это одна из радостей, которая выпадает на их долю, — прибавила она. Ее улыбка принесла облегчение. — Не волнуйся так обо мне.

Он обнимал ее одной рукой — только на тот случай, если ноги откажутся ей служить.

— Почему ты такая упрямая?

Она ответила ему улыбкой.

— Потому что упрямство помогает мне жить.

Кэрсон был уверен в том, что она никогда не признается в своей слабости.

— Разреши мне хотя бы довезти тебя до дома.

Она не могла принять такой жертвы. У него столько работы.

— У меня есть своя машина.

— Ну и что? — Кэрсон все еще не понимал, что ее не устраивает. — В таком случае я сяду за руль.

Она вскинула голову. Этот мужчина ей симпатичен, подумала она.

— Тогда, как ты вернешься?

Он выждал паузу.

— Ты должна все заранее обдумывать?

— Не могу с этим ничего поделать. — Ее глаза сверкали, и улыбка стала еще шире. — Я должна просчитать последствия.