точки зрения, он выглядит удивительно бесполезным. Его главное свойство – нейтральность – предполагает, что он лишен собственного смысла, и именно поэтому он редко применяется в качестве исходного принципа. Телефонные книги, которые на первый взгляд кажутся полностью алфавитными, используют как минимум два фильтра предварительной сортировки: сначала по стране, затем по региону или городу (оба географические), затем по принадлежности к определенному типу, жилому или деловому (профессиональному) и только после этого доходят до алфавитного. Школы, которые используют алфавитный порядок для записи учеников в журналах, сначала делят детей по классам (возрасту), а уже затем – по алфавиту. Книжные магазины и библиотеки тоже редко (или вообще никогда) полагаются исключительно на алфавитную систему организации. Моя фамилия начинается с Ф, как и у Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Это совпадение ничего не скажет читателям о наших книгах, если они увидят их рядом. Вот почему практически во всех книжных магазинах «Фландерс» и «Фицджеральд» оказываются в разных отделах: «Фицджеральд» – в художественной литературе, «Фландерс» – в научно-популярной литературе (первый уровень сортировки). Затем «Фландерс» помещается в раздел «История», а «Фицджеральд», вероятно, в художественную литературу XX в. (второй уровень); затем их следует искать, соответственно, в разделе «История Европы» и среди авторов (третий уровень), и только внутри этих секций книги будут расположены по алфавиту имен авторов – Фа, Фе, Фи, Фл…

Конечно, в домашнем книжном шкафу ничто не препятствует Фицджеральду и Фландерс оказаться рядом, если их владельцы решили использовать алфавитный порядок в качестве основной системы сортировки. Если классификация предназначена для узкого круга или вообще для одного человека, могут использоваться и более специфические или индивидуально значимые системы, основанные на знаниях, которыми обладают пользователи: например, рядом ставятся все книги в желтом переплете; книги, доставшиеся от родителей; или расстановка производится в географическом или хронологическом порядке, по месту или дате покупки.

Новеллист и эссеист Хорхе Луис Борхес весьма образно и выразительно напомнил, что в действительности все способы сортировки по своей природе расплывчаты: мир хаотичен, следовательно, и способы рационализации и классификации для его описания тоже должны быть хаотичны. «Очевидно, – писал он, – не существует классификации Вселенной, которая не была бы произвольной и гипотетической… невозможность проникновения в божественный замысел устройства Вселенной не может отвратить нас от конструирования собственных моделей, даже если мы осознаем всю их условность». Он издевается над натурфилософом XVII в., который пытался посредством категоризации и классификации создать искусственный всеобщий язык, подчеркивая присущие ему «двусмысленность, избыточность и недостаточность» и утверждая, что они напомнили ему о некой китайской энциклопедии (возможно, воображаемой и изобретенной самим Борхесом), которая классифицировала всех животных, разделяя их на следующие группы: «(а) принадлежащие Императору, (б) бальзамированные, (в) дрессированные, (г) поросята, (д) русалки, (е) сказочные звери, (ж) бродячие собаки, (з) включенные в эту классификацию, (и) трясущиеся, как сумасшедшие, (к) неисчислимые, (л) нарисованные тончайшей кистью из верблюжьего волоса, (м) прочие, (н) только что разбившие вазу для цветов, (о) похожие издали на мух»[7].

Классификация и инструменты сортировки, которые человек для нее создал, могут быть не столь причудливыми и запоминающимися, как вымышленная китайская энциклопедия Борхеса, но путь, пройденный от появления алфавита около 2000 г. до н. э. к постепенному становлению алфавитного порядка в качестве способа сортировки примерно три тысячи лет спустя, в XIII в. н. э., не менее богат сюрпризами и чудесами[8]. Ведь этот порядок в конечном счете близок магии – в самом деле, волшебное заклинание «абракадабра», использовавшееся с античных времен, представляет собой слово, составленное из первых четырех букв латинского алфавита[9]. Этот волшебный инструмент, алфавит, наделяет способностью упорядочивать многовековую историю идей, знаний, литературы и научных открытий. Сортировка и классификация позволяют нам находить нужную информацию, а затем распространять ее. Без упорядочения все накопленные человечеством знания покоились бы в бесчисленных стопках книг – ненайденные, непрочитанные и неизвестные.

Несмотря на это, существование алфавитного порядка на протяжении большей части его истории оставалось практически незаметным. Его изобретали и объясняли, изобретали заново и снова объясняли. Но, едва устоявшись, он быстро отошел на второй план, стал настолько привычным, что его существование просто перестали замечать. Изучая развитие алфавита, историк сетовал на то, что этот предмет недостаточно исследован: он сокрушался, что нет ни академической дисциплины под названием «История письменности», ни музея, ни даже раздела музея, посвященного ей. Эта область исследований была поделена между (перечислим в алфавитном порядке) антропологией, археологией, ассириологией, египтологией, мезоамериканистикой, палеографией, синологией, филологией и этнологией[10]. (Отметим, что с тех пор, как это было написано, успешно развивалось научное собрание Музея письменности, находящегося под руководством Лондонского университета.) Но хотя бы какие-то научные дисциплины ею занимаются! Историки Европы раннего Нового времени приступили к изучению практик архивирования и упорядочения информации, возникших в эпоху Ренессанса, однако для написания большей части истории классификации нам приходилось читать между строк и двигаться в обратном направлении: от конечных результатов – моделей классификации, дошедших до наших дней, – к предположениям относительно намерений их создателей.

Возможно, классификация в целом и алфавитный порядок в частности оставались вне поля зрения под влиянием другого устойчивого представления, связанного с чтением: мы подразумеваем, что основным объектом чтения является нарратив, или повествование. Будь то роман о жизни в Сибири, история Римской империи или правительственный доклад о последствиях урагана, наше представление о чтении предполагает, что нам рассказывают какую-то историю, где события происходят в определенной последовательности, одно за другим, и у них есть смысл – или, если нет, смысл заключается в том, что они не имеют смысла. Ожидается, что читатели начнут с первых строк эссе, газетной статьи или книги, затем продолжат до конца, и на этом процесс чтения завершится. Однако существует множество других типов чтения, которыми мы пользуемся ежедневно: мы пробегаем текст по диагонали, пока не найдем что-то, что привлечет наше внимание; мы просматриваем текст в поисках конкретного места или необходимой информации; исследуя текст, мы вникаем в него, но прерываем чтение, чтобы посмотреть сноски, осмыслить авторское отступление, проверить источник в другой книге или найти определение или объяснение в справочниках; наконец, мы возвращаемся к знакомому тексту, чтобы вновь встретиться с чем-то, что мы уже знаем[11].

Однако даже перечисленные виды чтения составляют лишь крошечный процент в читательской практике большинства людей. Кроме этого, мы читаем карты и маршруты навигаторов; читаем шапки фирменных бланков; читаем рекламные тексты в каталогах туристического снаряжения; читаем расписание поездов или автобусов; читаем дорожные знаки на автострадах и знаки парковок; читаем информацию о часах работы магазинов, а также вывески с их названиями, чтобы отличить их от