Христианство. Ой, можно сейчас же ставить многоточие и задавать лукавые вопросы. А, простите, мама у Спасителя кто будет? А апостолы, мы, конечно, прощения просим, чьих будут? И не надо так сразу обижаться, Бог-то к какому народу пришел? И где в Библии хоть слово о великих славянах, немцах, ненцах, американцах, фиганцах, и прочая, прочая, прочая? Нет там этого! Так что — не почто вы, жиды, нашего Христа распяли, а почто не вашего, а нашего распяли — не мы, а римляне, итить их мать? А мы бы и распинать не стали, не в традиции, мы бы камешками закидали. Ой, мама, сидите на кухне, жарьте себе рыбу. И вообще — геть от нашего внутреннего еврейского вопроса...

Так думал молодой повеса, летя... Вот великий эфиоп, все предвидел, все предугадал.

Детройт мне не понравился — грубый памятник тщеславию автомобильных магнатов. Заброшенные фабрики. Пустые глазницы обшарпанных небоскребов центра города. Угрюмые лица горожан. Хорошенькое место для выставки, нечего сказать, всего парочка приличных ресторанов, да и то от гостиницы полдня добираться.

Одним словом— город контрастов. А может, все и не так плохо, просто с погодой не повезло. Пасмурно, сыро, вот негры и насупились — мерзнут, гены-то у них не эскимосские.

Гостиница не предвещала ничего хорошего. Этажей немерено, но понять, какой лифт куда везет, невозможно. Понаставили кучу цилиндров и хихикают над твоими потугами сориентироваться на чуждой местности.

Зато номер воплощает Америку: кровать размером с Великие озера, телевизор, старинный телефон и Библия в тумбочке у изголовья постели.

Посмотрим в ящиках. Путеводители, «Желтые страницы»... Листовка. Неужто всех призывают на маевку? Ффу-у-у-у, отлегло от сердца — всего лишь новая Церковь очередного Великого Черного Брата зовет в свое лоно с пяти до семи каждый день. В программе — разгон облаков, излечение страждущих,

сбор пожертвований, песнопения и т. п. Забавно.

Стук в дверь.

— Кого Бог послал?

— Это я, Олег, — отозвался знакомец-журналист.—

Пойдем пожуем? С голодухи в животе любимый классик Сергей Михалков на дорогую с детства мелодию Александрова озвучивает лично все варианты гимна.

— Ты что, вражина, позвонить не мог?

— Не-а... Там же все по-английски написано.

— А как ты пишешь об автомобилях, если на языке потенциального врага даже «хенде хох» сказать не можешь?

— Вот это ты зря... Настолько-то я языки знаю. Это по-немецки. А всякое чтение мне необязательно. Фотки и циферки я и так понимаю.

— Ну-ну, звезда советской журналистики, жди меня у сеновала в полночь.

— Где?

— Да у лифтов через десять минут!

Душ. Постоять, помокнуть, выбивая горячей водой из пор усталость промелькнувших под крылом километров. Счастье-то какое — стоять и мокнуть. И не уходил бы никуда! Пусть Олег остолбенеет, мумифицируется от голода. Ясно ведь, что я нужен ему как толмач и источник американских рублей. Он наверняка абсолютно случайно забудет кошелек в номере. Ладно, поможем коллеге.

На улице противно, промозгло, можно, разумеется, и не выходить за пределы гостиничного комплекса. Но лучше быть готовым ко всему. Возьму курточку, облачусь в любимый левайс, свитерок, надену декстер шуз. Теперь я неотличим от американца. Ну, разве глаза умные... Ай, молодец, хорошо пошутил! Классическое проявление великорусского шовинизма — мы умнее, образованнее, талантливее, искреннее. Только вот с меткостью у нас проблема — все мимо унитаза, оттого туалеты жуткие. Но ведь культурный индивид о такой плотской низости и думать-то не будет, не то что воду за собой спускать. Великие наследники Достоевского! Одну шестую часть суши засрали, а теперь как тараканы расползаются по наивно выдавшей визы иностранщине и гадят в их чистеньких ватерклозетах и реструмах. Мол, хватит о заднице, о душе пора думать. Пусть пятая точка в свинце от газеты «Правда», но ведь глаза, глаза умные... И от чистого сердца мы посылаем фальшиво улыбающихся иностранных придурков по месту их рождения — к такой-то матери.

Хорошо! Восстановил желчно-саркастичный баланс организма. Можно разделить нужды брата-славянина.

Выходи строиться, голодная журналистская свора! Кому тут еще комиссарского тела!

У лифтов столпился цвет российской автомобильной журналистики. Цвет был поблекшим, голодным и нетерпеливым. Как малые дети, наконец освободившиеся от надоедливой родительской опеки, хмурые щетинистые отцы семейств, вырвавшиеся из-под контроля жен, жаждали возлияний и действия.

Олег был не один — на хвосте он привел пятерых счастливых англонемых, радостно кивающих головой на меню в ресторане и рассуждающих о недостатках машин, которые они никогда не смогут купить. От этого критика становится более едкой, а обладатели раскритикованных авто видятся воплощением тупости.

— Володь, пойдем куда-нибудь. Ребята тебя просят, помоги с пивком разобраться. Сам знаешь, официанты тут народ тупой, по-русски ни бум-бум, а ты шпрехаешь.

— Нет проблем. А зеленых рублей мы сколько хотим потратить и какой еды просит душа?

— Закусить она просит, и побыстрее. Ну пойдем, не томи!

— Да куда? Жабры залить можно и на халяву, языка знать не надо, шведский стол, а водка да виски на всех языках звучат одинаково...

Ладно, доведу ребят — в каждом из нас живет Сусанин.

— За мной, шляхтичи.

Напрасно я ввязался. Как кони, почуявшие водопой, собратья выбрали направление движения и неотвратимо приближались к месту попойки. Их шаг становился все уверенней. Они и не заметили, как я начал отставать. А когда в зоне видимости появилось питейное заведение, ведомые и вовсе перешли на галоп.

Ресторан казался странноватым. В нем угадывался английский дух. Как он очутился в темном квартале умерших небоскребов, понять было сложно. Возле ресторана стояло несколько машин, шла какая-то жизнь. А соседние заведения уже сдались надвигающемуся запустению — витрины забиты картоном, однако великое бездомное братство еще не успело завладеть территорией и раскрасить фасады граффити.

За ребят я был спокоен — это идеальное место для нажирания вусмерть и недалеко до гостиницы, доползут.

Сели, рассупонились, погалдели. Как водится, вдруг вспомнив когда-либо слышанные языки, веселясь непониманию официантов, сами все и заказали. Конечно, «все» — преувеличение. Большинство из страны в страну, из ресторана в ресторан заказывают одно и то же блюдо, когда-то, во время первого пребывания за рубежом, не вызвавшее изжоги и порекомендованное старшим товарищем. Такая традиция питаться только сейчас постепенно уступает место вкусовой распущенности всезнаек-гурманов. И все труднее найти истинных хранителей корней, воспроизводящих самый первый исторический заказ, сделанный на Капри дедушкой Лениным и поддержанный цветом русской литературы Алексеем Максимовичем горьким, произнесшим ар-р-р-р-р-р-р-р-р-хиважную для его дальнейшей биографии фразу: «Я буду то же, что и Ленин». Побаловался — грешен.