– Синьорины, синьор… Вот и я!

Вместо ответа, Габриель схватила Христину за руку и бросилась с нею бежать, громко крича:

– Мама, мамочка! Тут какой-то господин…

Вскоре двоюродные сестры встретили графиню де Семиан и де Нансе, которые услышали их крик и быстро направились к ним, боясь, что с детьми что-то случилось.

– Что с вами? Что стряслось? Где Франсуа? – тревожно спросил де Нансе.

– Там, там в лесу с каким-то сумасшедшим господином… И мы боимся, что он сделает ему что-нибудь дурное, – задыхаясь выговорила Христина.

Недолго думая, де Нансе побежал со всех ног и вскоре увидел своего Франсуа. Мальчик стоял и улыбался, глядя на незнакомого молодого человека, а тот, завидя де Нансе, стал отвешивать новые поклоны.

– Кто вы, милостивый государь? – спросил его де Нансе. – И что вам угодно?

– Я есть приглашенный к господин граф, синьор конте[3], – сказал незнакомец продолжая кланяться. – Вы есть синьор Семиан?

– Нет, – ответил де Нансе, – но вот идет графиня.

Молодой человек подошел к ней, низко поклонился и повторил то, что он уже сказал де Нансе.

– Моего мужа нет дома, – ответила графиня, – впрочем, он скоро вернется, пожалуйста, скажите мне вашу фамилию, так как, мне кажется, я еще никогда не видела вас.

– Я Паоло Перонни, и я иметь письмо от синьора конте Семиана. Вот, – ответил он и протянул графине какое-то письмо.

Она с подавленной улыбкой быстро пробежала его.

– Да это писал не мой муж, это не его почерк, – заметила она.

– Не он писать? Что же делать? – расстроился Паоло. – Он меня приглашать обедать, и я, бедный Паоло, поверо[4]Паоло, очень доволен… Я долго идти. Бояться опоздать… Что же мне делать?

– Остаться и пообедать с нами, – ответила графиня Семиан, – ваши друзья, вероятно, захотели подшутить над вами, а вы отлично подшутите над ними, если пообедаете здесь и заодно познакомитесь с нами.

– Как же вы добр, графиня! – с жаром воскликнул Паоло. – Спасибо, мадам, я недавно жить здесь и никого тут не знать.

И молодой человек рассказал, что он доктор, итальянец, что он жил в итальянской деревне Липпо, защищал ее вместе с другими молодыми миланцами от нападения австрийского маршала Радецкого (дело происходило в 1849 году во время борьбы Ломбардии[5]с Австрией), что большинство его товарищей было убито и что он спасся только бегством.

– Они почти все быть убиты, разрублены в куски. Я броситься под убитых, потом ночь, и я ползти, ползти долго, потом вставать и бежать, днем спрятался в лес, ел плоды, птиц. Ночью опять бежать и так до Генуи. Потом я идти и говорить всем: «Итальяно». И друзья давать хлеба, мяса, уложили спать. И я приплыть в ваш Франция… Ваши добродушные франчезе[6]привести меня сюда, но я тут не знать никого. Когда прийти письмо от синьора конте Семиано, я быть доволен, а товарищи смеяться. Один сказать: «Что ты! Это шутка». А я не слушать, я пройти два лье[7]в один час. И вот Паоло прийти к вам… Вы смеяться, как мои товарищи? Это смешно, правда?

Графиня де Семиан смеялась от души, серьезный де Нансе улыбался, но вместе с тем с чувством глубокого сострадания поглядывал на бедного итальянца.

– Бедный молодой человек, – сказал он с глубоким вздохом. – А где же ваши родители?

– Мои родители? – лицо молодого итальянца приняло жесткое выражение. – Мои родители есть умерли, всех моих убить жестокие австрийцы. Они расстрелять моих стариков вместе с братьями, сестрами, с их друзьями в их домах. Они все сжечь – белье, платья… Они бить их за то, что я, итальянец, с друзьями убивать австрийцев. Вот каков маршал Радецкий!

– Бедный молодой человек! – воскликнула графиня. – Все это ужасно.

– Несчастный, – произнес де Нансе. – Остаться одиноким, без родителей, без родины, без средств. Но не следует терять мужества, синьор Паоло. Все устроится с Божьей помощью, будем надеяться на Всевышнего. Мужайтесь. Видите? Сами не зная как, вы попали в дом графини Семиан. Это начало. Все будет хорошо, не тревожьтесь…

Бедный Паоло посмотрел на де Нансе мрачным взглядом и ничего не ответил, до возвращения в замок он не выговорил ни слова.

Дети немного отстали, им не хотелось подходить слишком близко к Паоло, так как Христина и Габриель немного боялись его.

– Что это он говорил об австрийцах? – спросила Христина. – Он, кажется, очень сердился.

– Он рассказывал, что итальянцы жгли австрийцев, что его сестры колотили… их платье, кажется, что так. А потом, что они убивали всех, даже родителей и домики, – проговорила Габриель.

– Кто убивал? – удивилась Христина.

– Да все они.

– Как все? – снова спросила Христина. – Кого они убивали и почему сестры колотили платье? Я не понимаю…

– Нет, Христина, ты никогда ничего не понимаешь, – заметила Габриель. – Вот Франсуа, наверное, понял.

– Да, я понял, – кивнул мальчик – только совсем не то, что ты говоришь. Австрийцы убивали бедных итальянцев и все жгли, это они убили родителей и сестер Паоло и сожгли его дом. Ты понимаешь, Христина?

– Отлично понимаю, – сказала она. – Видишь ли, ты рассказал очень хорошо. Когда же говорила Габриель, я ничего не могла разобрать.

– Я не виновата, что ты такая глупая и не понимаешь, когда рассказывают, – недовольным голосом заметила Габриель. – Вот и твоя мама всегда говорит, что ты глупа, как гусенок!

Христина грустно опустила головку и замолчала. Франсуа подошел к ней и, обнимая ее, сказал:

– Нет, ты не глупая, моя Христиночка. Не верь Габриели. Она говорит это в шутку.

– Все говорят, что я безобразна и глупа, – проговорила Христина, – и мне кажется, что это правда.

И по ее щеке скатилась слезка.

– Прости меня, моя бедная Христина, – сказала Габриель, целуя ее, – я не хотела обидеть тебя. Мне очень, очень жаль. Нет, ты не глупа, прости меня, пожалуйста.

Христина улыбнулась и в свою очередь поцеловала Габриель. В эту минуту позвонил обеденный колокол, и дети бегом пустились домой, чтобы умыться и причесаться.

Обед прошел весело, благодаря рассказам о путевых приключениях итальянца, которого графиня представила своему мужу. Смешил также всех громадный аппетит Паоло, не позволявшего позабыть о себе. Когда подали жаркое, он еще не окончил огромной порции фрикасе[8]из цыпленка, наполнявшего до краев его тарелку. Лакей уже подал всем сочный и, по-видимому, вкусный бараний окорок, а Паоло еще доедал последний кусочек цыпленка. Несмотря на это, он с тревогой посматривал на баранину, пожирал ее глазами, все еще надеясь, что ему поднесут блюдо. Но, видя, что лакей собирается подать шпинат, он собрал все свое мужество и, обращаясь к графу де Семиан, сказал взволнованным голосом: