Впрочем, у женщин зрение острое. Они пристально разглядывают, изучают друг друга, стараясь выявить недостатки и просчеты, иногда тщательно скрываемые, иногда выставляемые напоказ. Чересчур яркий маникюр, жировые складки, обвисшие животы, накачанные ботоксом губы, целлюлит, заметный даже после липосакции, отросшие корни окрашенных волос, прыщи и морщины, скрытые под толстым слоем тонального крема… Ни один изъян не укроется от пронзительного женского взгляда. Сколь бы мирным нравом ни обладала женщина, попадая на светский раут, она всегда превращается в судью и жертву одновременно. Чем больше Пери думала о предстоящем ей испытании, тем тяжелее становилось у нее на душе.

– Пойду разомну ноги, – заявила Дениз и выскочила из машины.

Пери немедленно закурила. Курить она бросила лет десять назад, но в последнее время у нее вошло в привычку носить с собой пачку сигарет и закуривать при всяком удобном случае. Правда, она никогда не докуривала сигарету до конца, ограничиваясь несколькими затяжками. Каждый раз после этого Пери испытывала чувство вины и отвращения и пыталась заглушить запах дыма с помощью мятной жевательной резинки, которую ненавидела. Она всегда считала: если бы политические партии подразделялись по вкусам жевательных резинок, мятный наверняка достался бы фашизму – он был таким же полновластным, безжалостным и стерильным.

– Да тут задохнуться можно! – простонала вернувшаяся Дениз. – Ты что, не понимаешь, что это тебя убивает?

Дениз была в том возрасте, когда дети считают курильщиков чем-то вроде вампиров на воле. В школе она недавно сделала презентацию о вреде курения и сама придумала плакат, на котором разноцветные стрелки соединяли только что открытую пачку сигарет и свежевырытую могилу.

– Ладно-ладно, – виновато пробормотала Пери и замахала рукой, разгоняя дым.

– Будь я президентом, то сажала бы в тюрьму родителей, которые курят рядом со своими детьми. Честное слово!

– Хорошо, что ты пока не президент, – заметила Пери и нажала кнопку, открывающую окно.

Сигаретный дым вырвался наружу, закрутился в воздухе, а потом плавно и неожиданно влетел в окно стоявшей рядом машины. Теснота – вот от чего в этом городе нет никакого спасения. Всё и вся здесь располагается слишком близко. Наводняющие тротуары пешеходы спешат вперед, двигаясь единым потоком; пассажиры теснят друг друга на паромах, в автобусах и поездах метро; иногда человеческие тела едва не расплющивает от давки, а иногда они лишь слегка соприкасаются, словно семена одуванчика, несомые ветром.

В соседней машине сидели двое мужчин. Оба усмехнулись. Вспомнив, что «Дополненное руководство по мусульманскому этикету» расценивает выдыхание сигаретного дыма в лицо незнакомого мужчины как откровенное сексуальное предложение, Пери побледнела. Город, в котором она жила, напоминал штормящий океан, полный дрейфующих айсбергов – мужчин, чьи потаенные желания и намерения могут быть непредсказуемы. От женщины требовалось немало умения и ловкости, чтобы держаться от этих айсбергов как можно дальше.

Передвигаясь пешком или на машине, женщина должна была сохранять рассеянный вид и глубокую задумчивость, словно перед ее мысленным взором вдруг оживали воспоминания далекого прошлого. Всегда и везде, где только возможно, ей следовало опускать голову, демонстрируя тем самым ничем не замутненную скромность и застенчивость, и в то же время постоянно быть начеку, дабы избежать порой смертельных опасностей большого города, не говоря уже о недвусмысленном внимании мужчин и откровенных сексуальных домогательствах. А это было совсем не просто. По мнению Пери, умение ходить, потупив взор, и одновременно быть настороже, зорко поглядывая по сторонам, вообще находилось за пределами человеческих возможностей. Она выбросила сигарету и закрыла окно, надеясь, что не возбудила в двух незнакомцах особого интереса. На светофоре загорелся зеленый свет, но это ничего не изменило. Ни одна машина не двинулась с места.

Тут она увидела бродягу, который плелся посередине дороги. Долговязый, нескладный, тощий, как ивовый прут. Впалые щеки, подбородок, покрытый сыпью, пятна экземы на руках. Наверное, один из миллионов сирийских беженцев, которые лишились всего, что у них когда-то было, сразу подумала Пери, хотя с тем же успехом нищий мог оказаться и курдом, и цыганом, да и турком тоже. А может, в нем было намешано понемногу от каждой нации. На этой земле, жители которой постоянно мигрируют, смешиваясь друг с другом, не так много людей, сохранивших этническую чистоту. Те, кто утверждает, что в их жилах течет кровь лишь одного народа, зачастую обманывают и себя, и своих детей. Стамбул – город, где обман цветет пышным цветом.

Пальто бродяги с оторванным воротником было таким замызганным, что уже ничем не выдавало свой первоначальный цвет; ноги покрывал толстый слой засохшей грязи. Увидев окурок со следами помады, который бросила Пери, он схватил его и жадно затянулся. Скользнув взглядом по его лицу, Пери с удивлением обнаружила, что он смотрит на нее с откровенным любопытством. Держался он развязно, почти с вызовом, словно был не бродягой, а знаменитым актером, играющим бродягу. Блестяще исполнив свою роль, он ждал аплодисментов.

Смущенная опасной близостью троих мужчин – двоих в машине и одного на дороге, – Пери резко повернулась, забыв про стакан с фрапуччино между сиденьями. В следующее мгновение пенистое содержимое оказалось у нее на коленях.

– О нет! – простонала Пери, с ужасом глядя, как темное пятно расползается по ее дорогущему платью.

Дочь присвистнула, явно наслаждаясь ее состоянием.

– Скажешь, что это творение одного нового и очень модного дизайнера, – посоветовала она.

Пропустив издевку мимо ушей, Пери схватила свою лавандовую сумочку из страусиной кожи – изящное воплощение знаменитой модели «Биркин», безупречное в каждой детали, за исключением неправильного ударения в слове «Эрме» – увы, городские торговцы контрабандой не слишком преуспели во французском правописании. Вытянув из сумочки упаковку бумажных платков, Пери принялась тереть пятно, прекрасно сознавая, что делает только хуже. От досады она совершила ошибку, непростительную для опытного стамбульского водителя: бросила сумочку на заднее сиденье, хотя замок на дверях был открыт.

Она еще успела заметить краем глаза какое-то движение. Прямо по дороге, направляясь в их сторону, шла девочка лет двенадцати. Маленькая побирушка выклянчивала милостыню, надеясь получить хоть несколько монет. Ветхая одежонка болталась на ней, как на вешалке. Протянув руку, девочка шла, словно по воде, не двигая верхней частью тела. У каждой машины нищенка останавливалась на несколько секунд и тащилась к следующей. Наверное, думает, раз человек не проникся жалостью сразу, ждать бессмысленно, промелькнуло в голове у Пери. Милосердие невозможно пробудить, взывая к нему с настырной настойчивостью, оно либо проявляется сразу, либо никогда.

Когда девочка поравнялась с их «ренджровером», Пери и Дениз, как по команде, отвернулись, притворившись, что не замечают ее. Но стамбульские нищие уже привыкли к подобным маневрам и знают, как поступать в таких случаях. С той стороны, куда повернули головы мать и дочь, немедленно появилась еще одна девочка, примерно тех же лет, с протянутой ладошкой.