Приплыл Проня по Светлыни к Белому камню, как дедушка ему указывал, — плот оставил и полез через чащобы да лесные завалы к озерцам, где вода черным-черна да чистым-чиста.

Здесь и наловил Проня всякого жемчугу целую шапку. Удача духу ему прибавила, вот и позвал он сокола. Явилась белая птица, привела на заветное озерцо.

В том озерце промеж трёх омутов ещё и омуточек.

Вышел Проня к воде на ночь глядя. Земля темна, озеро и подавно. Залез он на сосну от зверья, от гада ползучего. Устроился, задремал.

И чудится ему — свет в глаза брызжет. Смотрит — что за диво! Посреди озера Водяной месяц печёт. Вода пузырями, месяц тоже булькает, светляки с него по всему лесу летят. Водяной фыркает по-лошадиному — сердится. Плоховато месяц испекается, кривой, весь в дырках, как сыр. Известное дело, без масла, без сала — худое печиво.

Водяной скребёт корягой-лапой по озеру, а месяц прилип, не снимается.

Проне жалко стало Водяного. Слез с дерева. Достал из котомки кринку масла да и кинул её Водяному:

— Держи, дедушка! Масло печива не испортит.

Водяной масло из кринки вытряхнул, подцепил месяц, перевернул, допёк и — в рот! Откусил раз, откусил два. Поглядел — и ещё раз откусил. Остался от месяца ободок с рожками.

Шлёпнул Водяной лапой по озеру, месяц и улетел в небо.

Водяной, как карп, выпучился на Проню и говорит:

— Тебя, видно, Микеша на ум наставил.

— Дедушка Микеша, — сознался парень.

— Дедушка! Вчерась Микеша таков, как ты, был. Быстро живёте… Ну, ладно. Ты мне помог, а я тебе — мешать не стану. Знаю, зачем пришёл.

Да как ухнет! Проня вздрогнул, птицы ночные шарахнулись, деревья трепетом объяло.

Очнулся Проня.

В трёх омутах по три дуба корнями вверх стоят. Взял Проня тростинку в рот, нырнул и поплыл между корней, как сквозь паутину.

Выплыл к омуточку, тростинку за пояс — и нырнул.

Подхватил его омутовый смерч, потянул в бездну на гибель неминучую. Да Проня наставление дедушки Микеши помнил, не напугался, смерчу не противился и угодил на чёрное дно. А раковина — вот она! Едва успел Проня взять сокровище, как подхватил его обратный смерч и вынес на белый свет. Поплыл Проня к берегу среди хитрых кореньев. Зацепись — не выпутаешься. На кореньях раки сидят, с клешнями, с усами, глаза — по ложке!

Вышел Проня на берег, глядит на раковину, — а она и впрямь великая, с лапоть!

Открыл Проня створки — да и зажмурился! Чудным светом в глаза ему ударило. Сами створки — как две луны, а жемчужина — с райское яблоко, горит, будто солнышко на заре.

Положил Проня жемчужину за щёку, котомку на спину — и домой!

Идёт борами Красными, сам себе дивится. Просто далась ему жемчужина окатная, пресветлая. Жив, здоров, разве что в воде замочился. Вот оно как бывает, когда со старым человеком в дружбе! Без дедушки Микеши и озера бы не нашёл.

Радуется Проня, а по спине мурашки бегут, коренья подводные в глазах стоят, раки пучеглазые, с клешнями, с усами, а про смерч омутовый лучше и не вспоминать совсем.

К родной речке вышел Проня при частых звёздах. Смотрит — в лодке Луша сидит.

— Милая ты моя! Ждёшь?

— Жду, — отвечает. — Принёс, за чем ходил?

— Принёс, милая!

Луша веслом толкнулась, поплыли. Только видит Проня, правит девушка не на деревеньку, а за околицу, к баньке брошенной.

— Куда ты меня завезла?

А Луша смеётся:

— Удивить тебя хочу! — И дверь в баню отворяет.

Тут птица ночная как вскрикнет — ёкнуло у парня сердце. Замешкался на порожке. А его кто-то в спину толк — и растянулся он на банном полу.

От гнилья в бане — сумерки. Свет зелёный, мёртвый.

Оглянулся — вместо Луши — старая карга с клюкой, с клыком во рту, с космами вместо косы.

— Попался, дурак!

Хлопнула ведьма в ладоши, и в тот же миг явилась из-под пола, из ямы ледяной — лягушка со свинью ростом.

— Давай сюда жемчужину окатную! — закричала на Проню ведьма. — А сам в лягушку полезай. Нашим будешь. Не то в дым печной превращу, в летучую мышь с пёсьей башкой.

Лягушка рот разинула — ворота и ворота. Делать нечего. Скинул Проня котомку с плеч, узел теребит.

Сам думает, как ему не пропасть.

— Кто ж ты на самом-то деле будешь? — спрашивает ведьму.

— Молчи, дурак! Поспешай.

— Затянулось! — Проня в зубы узелок взял, а сам не торопится.

А лягушка как скакнёт! Но в тот же миг кто-то в дверь постучал, и в баню вкатилось яичко крашеное…

Завыло тут в бане, захрюкало, заскреблось, зашмурыгало. И ни лягушки, ни ведьмы. Лежит на полке Васёна белым-бела, в беспамятстве, а в дверях — настоящая Луша.

— Пронюшка, как же я напугалась! Я тебя на нашем бережку ждала, на правом, а Васёна-ведьма — на левом.

Тут Васёна в себя пришла, охает.

— Не губите меня до смерти. Мне и так не сладко.

— Да как же не сладко? — спрашивает Проня. — Ты ж богатая!

— За богатство — душой заплачено. Колдовство мне досталось от батюшки. Батюшке — от дедушки. И рада бы, как люди, жить, да богатство не велит, помощники мои недобрые от себя не пускают. За версту буду обходить вашу избу. На детушек ваших не гляну, на скотинушку не дуну.

— Ладно, — сказал Проня. — Теперь я знаю, отчего богатство у недоброго. Нечестный в обнимку с нечистым живёт. Эка радость!

Плюнул под ноги, взял Лушу под руку — да и вон из баньки?

Утром солнышко Проню на дороге встретило, к царю шагал. Долго ли, коротко ли — притомился, сел на придорожную травку. Вдруг скачут, плетьми машут.

— Как ты смел на земле нашего володетеля рассиживаться?

Проня от плётки увернулся, на дорогу, как заяц, скакнул, а сам в манок свистит. Тут его и схватили.

— На земле нашего володетеля стоять, сидеть, упаси боже — лежать — окромя царя, никому не позволено! — говорят слуги. — Плати выкуп, не то конями затопчем.

Проня горсть