class="p1">– Прошло всего две недели, консул, – уклончиво ответил Александр. – Многие еще ничего не знают. Люди в провинциях мало интересуются политикой, им важно знать лишь, когда придет сборщик налогов и кто устраивает игры в ближайшем городе.

Фалькон усмехнулся.

– Какой честный гонец! При Коммоде он бы рассказал нам, как все вокруг только и молятся на божественного Геркулеса и думают не о своем благополучии, а о здоровье и счастье божественного!

– К счастью, эти времена прошли! – подытожил Вибиан.

– Да, я всегда знал, что Александр не станет лукавить, – произнес Пертинакс. – За это я его и уважаю. Мне бы хотелось, консулы, чтобы все вокруг говорили мне только правду, какой бы она ни была. Народ прав, что молчит. Годы правления Коммода заставили его молчать и бояться. Я обязательно покажу всем – эпоха страха и молчаливого недовольства осталась в прошлом. Нужно вернуть людям память о правлении Марка Аврелия. Я намерен править так, как он.

– Так и будет! Весь римский народ надеется на тебя, император! – воскликнул Фалькон.

Слова консула показались Александру неискренними, весь его тон пронизывала фальшь. Гордый профиль Квинта Фалькона, устремленный на императора, дышал скорее вызовом, чем почтением.

– Благодарю тебя, Александр! Ты верный, хороший человек, – сказал Пертинакс. – Ты устал с дороги. Не хочешь ли поесть, вымыться, отдохнуть? Или сразу отправишься домой, к жене?

– Император, пусть боги даруют тебе многие годы за твою доброту! Я действительно очень устал, но больше всего я хочу вернуться к жене.

Александр ушел. Император попрощался и с консулами, договорившись назавтра снова встретиться и обсудить увеличение веса денария, просевшего во времена Коммода. Вибиан и Фалькон ушли, а Пертинакс, глядя им вслед, слыша, как гулко раздаются в огромном пустом зале шаги консулов, почувствовал себя неуютно.

Глава вторая

Выйдя из дворца, Александр, несмотря на голод, усталость, тоску по жене, не поспешил вскочить на коня и мчаться домой. Он оглянулся на преторианцев, закрывавших за его спиной двери. Они посмотрели на него почтительно и спросили, не нужно ли ему чего. В ответ Александр промолчал. Он, вольноотпущенник, сын эфесской гречанки и варвара из племени венделиков, теперь мог не отвечать на вопросы преторианцев – сынов древних родов Италии.

Когда ему подвели коня, он бросил рабу сразу несколько денариев и медленно поехал по Палатину. Сердце империи, холм, где почти тысячу лет назад Ромул очертил границу своего города, закованный в мрамор и камень, словно отвечал на мысли Александра гулкими отзвуками под копытами коня. Холм принимал Александра. Сколько горя и гордости помнит Палатин! Сколько величия и бесчестья! Александр помнил имена могущественнейших вольноотпущенников при дворе императора Клавдия – Палласа, Нарцисса, Каллиста, Полибия, творивших историю и имевших несметные богатства. И эти имена не давали ему покоя. Еще месяц назад он ни о чем таком и не думал, но сейчас он просто жаждал достичь их уровня.

Александр сам не понимал себя. Всю жизнь служивший Пертинаксу, занимавшему в разные годы крупные должности в государстве, он, казалось бы, должен был привыкнуть к жизни в роскоши, рядом с известными и уважаемыми людьми. Однако Александр всегда находился даже не на вторых или третьих ролях, а был лишь одним из многих, кто служили Пертинаксу. И лишь его смелый поступок в Британии вывел его вперед – когда он вытащил из-под груды убитых восставшими легионерами, задыхающегося наместника. Но тогда его молодая душа, жаждавшая творчества, искусства, а не военных подвигов, повела Александра совершенно другим путем. Пертинакс отпустил его, и Александр странствовал по просторам империи в поисках места, где можно осесть и заниматься вазописью. Великолепное искусство греков не давало ему покоя. Тщеславный от природы, Александр пытался и почти овладел им в совершенстве, мечтая остаться в памяти людей, как Евфимид, Клитий, Евфроний.

В итоге, уставший от долгих скитаний, он все же обрел долгожданное счастье, познакомившись и женившись на девушке, имевшей свой доходный дом в Субурре. И пусть они жили бедно, но счастливо, ведь он открыл гончарную мастерскую и создавал великолепные вазы, а Ливия наполняла вдохновением каждый его день.

В Рим вернулся Пертинакс и разделил консульство с императором Коммодом. Но Александр продолжал жить удаленно, не пытаясь вернуться под крыло всемогущего консула, хотя мог это сделать. Сейчас он удивлялся себе – почему не хотел жить в роскоши, хотя мог прийти к Пертинаксу и попроситься обратно? И всегда скромная Ливия тоже удивлялась этому обстоятельству. Все изменила смерть императора. В ночь убийства Коммода их дом в Субурре рухнул от старости, а новоизбранный император Пертинакс не забыл своего горделивого и сумасбродного вольноотпущенника, отдав ему в управление собственный дом в Каринах.

Эти необыкновенные две недели, когда Александр ездил в Паннонию и обратно, изменили в его душе многое. Он ощутил свою причастность к творящейся вокруг него истории. Он, а не кто-то другой принес известие Септимию Северу о смене императора. Он жалел, что ранее не придавал значения многим событиям, свидетелем которых довелось стать, а ведь их ценность многократно возрастет. Это изгнание Пертинакса по обвинению в кознях против Коммода, его помилование и управление Британией, где восстали легионеры. Теперь, когда Пертинакс император, об этих событиях еще не раз вспомнят, и Александр правдиво расскажет о них.

Когда он останавливался на ночлег и говорил, что является послом нового императора, его неизменно обступали толпы людей, расспрашивая, что им ждать от смены власти, и тогда Александр расписывал наступающие новые времена, как возрождение эпохи Марка Аврелия, Антонина Пия, Адриана и Траяна. Он сам хотел в это верить и заставлял верить других. Александра слушали, и надежда вселялась в сердца людей. И тогда он понял, что быть подручным императора намного лучше, чем слава Евфрония и Клития. Их помнят лишь любители искусства, но тех, кто стоит у подножия трона могущественнейшего государства в мире, будут помнить многие.

Александр остановился у храма Венеры и Ромы, построенного во времена Адриана и являвшегося самым большим храмом в Риме. Огромный храм делился на две целлы, в которых находились мраморные изваяния двух богинь. Венера – мать Энея и прародительница Юлия Цезаря, в восточной целле, смотрела в сторону амфитеатра Флавиев. В западной целле, обращенной к Римскому форуму и Капитолию, в нише, обрамленной цветным мрамором, находилось изваяние богини Ромы – покровительницы Рима. Александр спешился и поднялся по ступеням высокого постамента к западной целле.

В высоких боковых колоннадах храма свистел январский ветер. Девушка с парнем стояли среди колонн и целовались, закутавшись в шерстяную пенулу парня. Александр улыбнулся им. Он