Что ж, лорд Арнел, явно мысленно вновь признав наше семейное сходство, учтиво сообщил:

– Видите ли, миссис Ваерти, это вынужденная мера, предпринимая мной по причине того, что ваша дочь все еще не разобралась в своих чувствах, и я не уверен, что она действительно отказалась от идеи сочетаться браком в мэрии Рейнхола с другим джентльменом.

Но на этом представление было завершено.

Развернув меня к себе, Адриан ласково коснулся моей щеки, и произнес:

– Я вынужден вернуться в столицу. Каковы бы ни были мои чувства к императору Эдуарду, сейчас именно он гарант мира для всей страны и мы вынуждены приложить все силы к его охране. Кристиан находится возле него неотступно, а Карио и Самуэль Даргас все еще в розыске. Но, не смотря ни на что, к полуночи я постараюсь вернуться. Ты восстановилась?

Я кивнула.

– Ночь будет трудной, – с нескрываемым сожалением, предупредил дракон.

– Я справлюсь, – улыбнувшись, заверила его.

Взгляд в мои глаза, едва заметная нежная улыбка на его губах и совет:

– Проведи время с родителями. Я отправлю миссис Макстон и остальных в ближайшую ресторацию, и вы сможете присоединиться к ним, если появится подобное желание. Но все же – проведи время с родителями, вы ждали этого слишком долго. Люблю тебя.

А затем церемонный поклон моей матери, склоненная голова в сторону моего отца, легкое касание пальцами моего подбородка, и лорд Арнел нас покинул, чтобы едва сойдя по ступеням, взмыть в небо огромным черным драконом.

Порыв ветра всколыхнул юбки моего платья, и неимоверным образом захлопнул дверь.

В следующий миг все награды, статьи, научные работы и свидетельства моих достижений полетели на пол, как ненужная шелуха, а я попала в крепкие родительские объятия людей, для которых были совершенно не важны регалии и награды, для которых важна была только я.

* * *

Удивительно, но с самого момента моего прибытия в Город Драконов еще никогда мне не доводилось проливать столько слез. Мои родители, мои чудесные родители, корили исключительно себя за все, что произошло. Себя и только себя. Мне не досталось ни единого упрека.

Отец сидел по левую сторону от меня и не выпуская моей руки, с трудом старался сдержать слезы. Виски, полный стакан коего он налил для себя, так и остался нетронутым, словно папа боялся отпустить мою ладонь хоть на мгновение. А матушка сидела справа, так же не отпуская моей руки с самого начала своей чудовищной исповеди. Бракосочетание без благословения родственников как со стороны отца, так и со стороны моей матери им, влюбленным и счастливым, казалось чем-то совершенно незначительным и ненужным, но отзвенели свадебные колокола, прошел год, второй… десять лет, а в доме так и не раздалось детского смеха. И желание моей матери прижать к груди собственного ребенка стало почти наваждением. За эти годы и отец и мама сумели восстановить отношения с родственниками. Отец, бывший вторым и потому не наследующим звание лорда сыном, выплатил долги старшего брата и тем самым заслужил признания и возвращения в семью… кто бы знал, чем все это обернется. Матушка же, начала проходить лечение в клинике «Остирн», той самой, что спустя несколько лет будет фигурировать в деле о продаже детей и детских фермах Фанни Делакруа. И лечение дало результат, матушка забеременела, а спустя положенный срок родилась я – чудесный здоровый ребенок, с мамиными глазами и характером, и отцовскими упрямством, настойчивостью и чувством врожденной справедливости.

Для моих родителей я была самым большим счастьем на свете. И чудом, в которое они никак не могли поверить.

– О, Бель, сколько ночей мы провели с твоим папенькой у твоей колыбельки, не в силах уйти, и оставить тебя на попечительство нянюшки, как того требовали устои приличного общества! – матушка не скрывала слез, я же не могла их сдержать с самого начала, и вероятно по причине того, что мне уже было известно, что впереди наше безоблачное счастье ожидала трагедия.

То самое торжество, на коем произошло чудовищное столкновение с Барти Уотторном, являлось свадьбой моего кузена. А мое вмешательство было обусловлено тем, что, в отличие от остальных благовоспитанных леди, я была дочерью отца, который воспитал меня на историях о справедливости чести, достоинства и правды. Итогом было сокрушительное чувство вины, обрушившееся на моих родителей. Ведь семейством Уотторн обманута была не только я, маме и отцу предоставили всю картину в еще более мрачных красках, нежели ее помнила я, дитя девяти лет отроду. Отец получил отчет от врача, в котором значилось, что еще несколько миллиметров правее и Бартоломео Уотторн был бы мертв. Каково было моему папеньке получить доказательства того, что его дитя едва не стало убийцей – мне сложно представить.

Но вот чего я никак и никоим образом не могла представить, так это того, что в момент бесчинств Барти рядом не оказалось абсолютно никого, притом, что о препаршивом характере юноши было известно всем.

– Бель, – мама поднесла мою руку щеке, прижалась лицом, словно не веря, что я действительно рядом, – милая, может чаю?

Я отрицательно покачала головой, и заставила себя сказать правду:

– Вас обманули. Как и меня. Спустя годы, когда юный герцог Клеймор в качестве возмездия за все, что пришлось вынести и ему и мне, вызвал на дуэль Бартоломео Уотторна, выяснилось, что врачебное освидетельствование было фальшивым, никаких травм Барти не получил, и даже его левый глаз – был зрячим до того самого момента, как герцог Клеймор не пустил пулю прямо в него.

После этих слов мой отец встал, прошел к столу и махом выпил весь свой стакан с виски. Затем налил еще добрую половину, подошел и протянул моей матери. Никогда бы не подумала, что она способна пить что-либо кроме разведенного вина или же легкого пунша, но мама выпила все до дна, одним глотком.

– Я не виню вас ни за что, – слезы текли по моим щекам, не прекращаясь, и мне было совестно за эту слабость, ведь я понимала, какую боль причиняю этой несдержанностью своим родителям. – Вы поступили так, как должны были. Я…

– Твои шрамы, Бель, – матушку сотрясали рыдания, и алкоголь ничуть не помог, – твои вечно покрытые шрамами ладошки… Я никогда не смогу простить себе этого.

Папа молчал, но он остался стоять, словно отныне считал себя не вправе прикасаться ко мне вовсе. Я подняла голову и посмотрела на него, отчетливо понимая его мотивы и его боль. Отец практически не изменился за эти годы, а проведя в доме с крепким камнем–основанием столько дней, существенно поправил здоровье, но его потерянный взгляд, его бледное лицо сильного, несгибаемого мужчины, прошедшего военную службу, сумевшего построить весьма доходное предприятие, снискавшего уважение и достаток, существенно больший, нежели ему мог предоставить титул… Ныне так мало осталось от того человека, каким он был до того чудовищного происшествия с Барти Уотторном.

– Папа, – я позвала его, чувствуя, что слез на моих щеках меньше не стало, все было хуже, их становилось лишь больше, словно прорвало плотину, что долгие годы сдерживала все мои эмоции. – Папа…