Исследовать последствия зарождения и существования Монгольской империи — это все равно что вслушиваться в шепот великой бесконечности.

Но в сердце империи Чингиса его имя звучит сегодня во весь голос, в фанатизме поклонения его зверства забыты или на них закрывают глаза. После семидесятилетнего запрета в Монголии на упоминание его имени сейчас можно выставлять его изображения, праздновать его день рождения и называть все, что угодно, его именем — поп-группы, пиво, спортивные команды, институты. В Китае же он почитается как основатель династии Юань.

И в обеих странах все большее число монголов поклоняется ему, потому что Чингис стал для них божеством, глав ной фигурой древнего культа, который удивительным образом перерастает в новую религию. Центр ее располагается в китайской провинции Внутренняя Монголия в великолепном здании, которое китайцы знают как Мавзолей Чингис хана. Более точное название звучит как «Владение Господина», как назвали его монголы, так как это не настоящий мавзолей и в нем никогда не хранилось тело. Здесь смешанными ритуалами буддизма и шаманизма почитают дух Чингисхана как предка, основателя династии и божество. Многочисленные обряды совершаются у четырехметровой статуи, изображающей сидящего Чингиса с руками, сложенными на коленях, — богомольцы жгут благовония и читают молитвы перед «реликвиями». Фрески на стенах рассказывают о том, как гений Чингиса помог построить мост между Востоком и Западом и по нему пришли в страну ученые, торговцы и артисты, исполненные удивления, любви и радости.

Несколько любопытных деталей о храме. Это современное здание, построенное на средства Китая, который тем самым предъявляет права на дух Чингисхана как основателя династии Юань, но что мне кажется самым неуместным — это то, что его культ содержит в себе истинно религиозное благоговение перед Чингисом, в котором видят силу, помогающую истинным адептам вступить в контакт с верховным монгольским божеством, Вечным Небом.

Чингис, духовно возрожденный верой своих приверженцев, теперь не только воплощение веры в прошлое, сколько духовная надежда на будущие времена. Очень странная трансформация для человека, появившегося на свет в неизвестности, слабости и нищете.

Середина июля 1228 года, над пастбищами центральной Монголии повис знойный летний жар. В такие дни одинокий всадник слышит льющиеся с голубого неба песни жаворонка и стрекот кузнечиков под копытами коня. Неделями на этом опускающемся к реке ковре пастбищ и цепочке невысоких холмов за ним ни души, разве что виднеется юрта-другая, стадо овец, две-три стреноженные лошади. Но сего дня не слышно песен жаворонка и кузнечиков, они тонут в шумной какофонии иных звуков. Округа преображается в шумное торжественное сборище. С разных сторон въезжают, влекомые десятком, а то и более волов, огромные четырехколесные телеги с семиметровыми платформами, на которых высятся юрты из войлока и шелка, частью круглые, на монгольский манер, частью квадратные, и каждая из них маленький передвижной дворец для князя с его свитой. Военачальники в кольчугах из металлических пластин обмениваются громкими приветствиями. Семейные группы, в большинстве своем на конях и верблюдах, а старшие жены в двухколесных повозках, следуют вместе со своими стадами, овцами, козами, верблюдами и лошадьми, неторопливо заполняя все пространство степи. Тысячи людей растекаются до самых холмов и на несколько километров к югу, достигая берегов широкой и неглубокой реки. Рабы-мусульмане и ки тайцы снимают с верблюдов и телег решетки и рулоны войлока, которые натягиваются на них, когда собирают юрты поменьше. Повсюду, наблюдая за порядком, разъезжает ох рана в стеганых халатах и кожаных шлемах, с короткими луками и десятком стрел разного размера в колчанах на боку. Запахнутые в длинные, до пяток, дээлы, пастухи десятками режут овец для предстоящего пира. Дети собирают навоз для костров и складывают его в кучи, а в наполненных дымом юртах, избавленные от мух и слепней, досаждавших всем снаружи, женщины сбивали в мехах кислое молоко, готовя молочное пиво и молочную водку.

Общие съезды бывали и раньше, но никогда еще не было собрания такой важности. Теперь, после двадцати лет войн и походов, монголы одержали победу в Центральной Азии, Южной России и Западном Китае. Часть собравшихся этим летом в Монголии добиралась сюда из Узбекистана, другие — из Маньчжурии, из Синьцзяна, из только что завоеванных сельскохозяйственных земель Северного Китая. За год до этого ушел из жизни их вождь Чингис, сумевший поднять свой народ из безвестности к славе, основать нацию и зало жить краеугольный камень своей империи. Сорок лет его правления и его победы доказали, что он был вправе называться избранником Вечных Небес. Теперь предстоит выполнить его волю. Собрание должно утвердить в качестве преемника Чингиса его третьего сына Угедэя, которого сам Чингис назвал своим наследником.

Это собрание утвердит новые стратегические планы, предначертанные Чингисом, когда он готов был начать невиданное завоевание — захват всего Китая, такое, чего никакому другому правителю-«варвару» не удавалось свершить, препятствием всегда служила Великая Китайская стена. Но даже и это было всего лишь частью задуманного Чингисом. Многие из тех, кто приехал сюда в 1228 году, слышали, что к Западу от их земель, за степями и лесами России, лежат другие страны, которые можно еще завоевать: богатая пастбищами Венгрия, а там, возможно, даже изобильные города Западной Европы. Для достижения полной победы, предначертанного судьбой мирового господства требовались умение и жестокость под стать их ушедшему вождю и полное подчинение его заветам. Новая нация, новая империя стояла на пороге того, чтобы стать самой могущественной держа вой Евразии.

Но почему собирались именно здесь? На сцене присутствует элемент, нетипичный для кочующих скотоводов и конницы дальних походов, но самый существенный для собрания, о котором идет рассказ. Это ряд каменных зданий, выстроившихся в нестройную линию, похожую на одностороннюю улицу, длиной в полкилометра. Над зданиями высился холм со срезанной вершиной, на которой монументальные столбы подпирают сооружение с крышей и без стен. Живущие в открытой степи скотоводы не нуждаются в крыше над головой. И все же эти строения, несомненно, стоят здесь давным-давно. На самом деле здесь постоянное расположение военного штаба, вокруг которого время от времени возникает россыпь юрт и повозок со снующими вокруг тысячами воинов на их боевых конях. Павильон на холме выполняет три роли — это наблюдательный пункт, место сборищ и шаманское капище.

Это место, поначалу называвшееся ураг, служило монголам первой постоянной столицей, основанной в те времена, когда зародилась мечта о единстве и завоеваниях, где-то в XII веке. Выбор пал на него из-за стратегического положения, позволявшего контролировать путь к северным горным районам, где находилась колыбельплемени, и одновременно открывавшего удобную дорогу на юг, в направлении которого монголы хотели перемещать свои юрты. Здесь же звенели известные с древности целебные ключи, на старомонгольском называвшиеся словом аураг, что значило «источник». К югу за рекой на 600 километров тянулась открытая степь, мало-помалу переходившая в каменистые пространства пустыни Гоби, — свободный путь для тех, кто готов пересечь ее, а там рукой подать до Желтой реки, последнего препятствия перед источником богатства и угрозы — Китаем. Из Аурага монголы могли совершать набеги, осуществлять захваты, и здесь они получали подкрепление, отсюда, при необходимости, отступали под защиту своих родных гор.