За маджонгом они болтали обо всем: о политике, погоде, новых официантках в «Ольжином», оценивали процент фисташек с нераскрытой скорлупой, вываливали все слухи и сплетни об общих знакомых. В эти часы Зеленый Фирштейн переставал быть невыносимым занудой, Сонечка забывала о своей заносчивости, у Старика Качалова прорезалось живое остроумие, а Толстый Барселона оставался собой и этим был хорош.

Барселона снес семерку бамбуков, Сонечка — шестерку дотов, которые они называли кругами, Зеленый Фирштейн тоже избавился от шести кругов, Старик Качалов выложил камень Фан — пять иероглифов. Из игравших только он, собирая комбинации, брал в расчет не одну лишь ценность возможных конгов и пангов, но еще и символическое значение камней. Эта особенность его игры сбивала остальных с толку: сложно понять, что в голове у человека, который думает не так, как ты.

— С Севера прилетело пять иероглифов, — не отрывая взгляда от своих камней, проворчал Зеленый Фирштейн. — Наверное, у них оказалась недостаточно чистой символическая родословная.

— Не вписались, — не то согласился, не то возразил Старик Качалов. — Можешь взять себе.

— Не вписываются, — в тон ему ответил Зеленый Фирштейн. — Что хоть значат?

— Нет бы взять и выучить — столько лет уже играем. Фан, пять символов, обозначает дом.

— Что ж тебе, дом не нужен? Соберешь конг домов, глядишь и обломится.

— Мракобесие пропагандируете, товарищ, — постучал пальцем по столу Толстый Барселона. — Чей, кстати, ход?

— Как обычно, — пожал плечами Зеленый Фирштейн, — того, кто спрашивает.

— Между прочим, место у нас для колдовских ритуалов самое подходящее, — глядя, как Барселона неспешно выбирает камень для сноса, заметила Сонечка. — При Ольге и Владимире тут сплошные капища были.

— Спасибо, просветила, — отозвался Фирштейн. — А то мы не в этом доме родились и ни о чем таком не догадывались.

— Но при Ольге и Владимире тут в маджонг не играли, — Барселона поднял взгляд на Фирштейна. — Сношу пять долгих зеленых бамбуков. Тут человеков жертвовали. Перуну и прочим там.

— Беру! — Старик Качалов подхватил снесенный камень. — Панг!

— Ну вот, — нервно дернул плечом Зеленый Фирштейн, — меня опять оставили без хода. Хоть ценное что-то взял?

— Лянь. Цветок лотоса. Начало новой жизни.

— Повезло кому-то, — заметила Сонечка, — наверное, курить бросил. Пить перестал. Короче, начал жить новой жизнью. А насчет того, что славянские волхвы, или кто там в этих капищах копался, не играли в маджонг, так это неважно. Главное — ритуал и место. Место и ритуал.

— То есть мы сейчас сидим и сочиняем себе судьбу? — переспросил Старик Качалов. — Шесть дотов.

— Кто, интересно, первым снес шесть кругов? — Зеленый Фирштейн ткнул пальцем в снесенный камень. — Кого я послушался? Третий камень в поносе. Уже был бы Панг. А так. Барселона, не спи! Твой ход!

— Сочиняем. Но не себе, — отозвалась Сонечка.

— А кому? — поинтересовался Старик Качалов, сортируя свои камни. Только что он взял из Стены еще одну двойку кругов в пару к той двойке, которую получил за цветок и едва не снес в начале игры.

— Кому-кому? — пожала плечами Сонечка. — Откуда мне знать?

— Шесть иероглифических символов, — объявил снос Толстый Барселона.

— Беру! — завопил Зеленый Фирштейн так, что высокий тип с пламенной шевелюрой, подходивший в другом конце зала к двери, ведущей в туалет, испуганно дернулся и сильно ударился головой о металлический кронштейн, на котором крепился телевизор. — Панг! Пошла игра.

— Что-то я всем сегодня панги раздаю, — покачал головой Толстый Барселона. — А сам сижу, как мышь зимой, на вашем капище поганском. Ни-че-го…

— Поплачь, поплачь, — похлопал его по плечу Зеленый Фирштейн. — Камень слезу любит. А кстати, — спросил он у Старика Качалова, — что значат мои шесть иероглифов?

— Есть разные толкования…

— Ну, конечно, — развел руками Зеленый Фирштейн, — как мне — так разные.

— …одно из самых распространенных, — продолжил Старик Качалов, глядя, как официант прикладывает лед к разбитому лбу нервного посетителя, — это опасность. Или несчастный случай.

Цветы и сезоны имеют специальное значение в игре. Каждая из этих костей существует в единственном экземпляре.

Правила игры. Раздел «Символика».

Прохожие, ожидавшие в полдень одного из ноябрьских дней на Пьяном углу в Киеве зеленого сигнала светофора, чтобы перейти Большую Житомирскую улицу и отправиться дальше по своим делам, стали свидетелями не обыч ного зрелища.

Неподалеку от светофора, резко затормозив, остановился юркий и хищный красный порше «Панамера». Какое-то время он постоял у обочины, привлекая внимание зевак. Даже самый нелюбопытный киевский прохожий не пожалеет пары минут, чтобы узнать, кто передвигается по городу и его окрестностям в машине, за которую заплачено двести тысяч европейских денег. День был пасмурный, сырой, и разглядеть водителя за лобовым стеклом никак не получалось. Недолгое время спустя дверь авто открылась, и к собравшимся вышла женщина крашеной каштановой масти, точный возраст которой не удалось бы определить даже при личном знакомстве. Женщине могло быть и двадцать восемь, и сорок три. Все открытые части ее тела покрывал равномерный карибский загар, а походка выдавала отставную модель. Она подошла к одному из стоявших у обочины и протянула ему два пальца — указательный и средний. В этот момент светофор наконец-то загорелся зеленым, но никто не подумал отправиться на другую сторону Большой Житомирской, не досмотрев шоу до конца. Между пальцами у женщины из «Панамеры» была зажата купюра в сто евро.

— Вы меня очень выручили во Франкфурте, — улыбнулась она. — Даже не знаю, что бы я тогда без вас делала.

— Это было не сложно, — пожал плечами невысокий молодой человек, которого, если судить только по его внешним данным, никак нельзя было заподозрить в знакомстве с самой яркой киевской миллионершей. Затем он взял деньги и, не глядя, сунул их в карман куртки. — Вы всегда возвращаете долги на улице?

— Извините, так получилось. Я куда-то дела вашу визитку и не могла вернуть деньги раньше. А тут — такая удача: еду, смотрю — вы.

— Бывает.

— Еще сегодня утром у меня было два кредитора — вы с вашей сотней и Дрезднербанк, ссудивший мне двадцать пять миллионов. Теперь остались только немцы. И кстати, раз уж мы встретились. Как у вас со временем? Есть свободный час?

— Ну, разве что час.

— Думаю, за час мы уложимся. Поехали!

Решительно развернувшись, она зашагала к машине, демонстрируя собравшимся на Пьяном углу вытатуированного на загорелой талии оленя.

Когда автомобиль унесся в сторону Львовской площади, один из стоявших у светофора повернулся к соседу: