— Что с тобой?

— Мы угодили в самую сортировку, — пробормотал я.

— Ну да, — буркнул он, не останавливаясь, и я поспешил за ним, боясь упустить его из виду. В облаках пара вырисовывались лишь общие контуры предметов: пучок поблескивающих рельсов, семафоры, словно нарисованные углем, темные островки — вагоны. Время от времени, как захлопнувшийся капкан, лязгала стрелка, слышались отдаленное громыхание состава и четкий, постепенно сходящий на нет ритм — перестук колес. В тот момент, когда мы огибали последний в составе товарный вагон, я наткнулся на вытянутую руку Бернара.

— Стоп!

Перед нами вдруг подозрительно медленно тронулась и поползла тень и так же молчаливо, словно на последнем дыхании, исчезла, растворилась в сумраке, откуда неожиданно донесся лязг буферов.

— Н-да, — спокойно сказал Бернар, — еще один шаг и… К счастью, я… Черт подери! Кажется… Я понял, что он роется в карманах.

— Жерве! Моя монета… Я ее потерял… Еще вчера вечером она была, я уверен. Я ее еще щупал… Этого только недоставало! — Лихорадочно шаря в карманах, он не на шутку разволновался и полным отчаяния голосом рассуждал вслух: — Она не могла выпасть… Куртка все время была на мне… Нет, этим утром я снимал ее… Невероятно!… — Внезапно он принял решение. — Жерве, жди меня здесь. Я должен вернуться.

— Спятил?

— Дорогу я найду, не бойся. И потом, другого выхода у меня нет. Не хочешь же ты, чтобы… Эта штука спасла мне жизнь… Жди меня здесь.

— Бернар!

Он ушел, убежал, скрылся из виду. Я вдруг почувствовал себя брошенным ребенком. Теперь я навсегда один.

— Бернар!

Здесь нельзя было не заблудиться. Спотыкаясь, я бросился вдогонку. Было слишком страшно оставаться одному, рядом с этим вагоном, который, казалось, вот-вот тоже тронется. Бернар не успел уйти далеко, но он такой проворный, за ним не угонишься.

— Бернар, подожди!

Не слушая меня, он прыгал по шпалам. Я уже задыхался. Грохоча всеми своими колесами, шумно выпуская пар, дорогу нам преградил маневровый паровоз; задрожала земля, вихрем закружился дождь; огромная, отблескивающая красным махина плюнула в меня теплыми каплями. Я вновь увидел силуэт Бернара, но бежать быстрее не мог: пришлось высоко поднимать ноги, так как я попал в самое сплетение рельсов, контррельсов, крестовин, по которым подошвы скользили как по льду. У меня появилось недоброе предчувствие.

— Бернар! Вернись!

Мы находились в точке пересечения железнодорожных путей, они тускло поблескивали, похожие все вместе на гигантскую розетку, направляющую в ночи бег составов.

Прямо на нас надвигались два вагона, они несколько раз меняли направление, словно для того, чтобы вернее настичь нас. Застыв на месте, вытянув перед собой руки, похожий на загнанного зверя, я не мог пошевелиться.

Выбирая путь в стальном лабиринте, смертельно тяжелые вагоны прошли мимо, почти впритык ко мне. Из них доносился храп и нетерпеливый стук копыт. Крик Бернара полоснул меня как лезвие бритвы, я задохнулся. Вагонам не было конца, но вот, покачивая сцепками, они прошли мимо; чуть подальше я различил контейнер, скользивший так мягко, словно лодка по озерной глади. Мелькнула надпись огромными светлыми буквами: Амберьё — Марсель. Бернар стонал; совершенно потеряв голову, я искал его между рельсов. Спотыкался, падал. В конце концов встал на четвереньки, стал ощупывать шпалы и вздрогнул, когда моя рука коснулась его тела.

— Бернар… Старина…

— Крышка мне… — тяжело выдохнул он. — Нога… Кровотечение…

— Я позову на помощь.

— Чтобы тебя сцапали?.. Оставь меня… Возьми мой бумажник, документы и все остальное… Иди к ней, она тебя спрячет…

На мгновение он, видимо, потерял сознание. Стоя коленями на щебенке, я держал его за руку. Никогда не думал, что можно быть таким несчастным. Вагоны по два, по три, в одиночку катились слева, справа, и мне захотелось, чтобы один из них надвинулся на меня, принеся забвение и отдых.

— Будь внимателен, не нарвись на патруль, — прошептал Бернар. — Не беги, а то откроют огонь… Скажешь Элен…

Тут из его груди вырвалось клокотание, и я понял: все кончено, отныне я беззащитен перед любой опасностью, мне не на кого опереться. Без Бернара мне остается одно — сдаться. Самостоятельно выпутаться я не способен. Я ощупывал теплое тело Бернара, выворачивал его карманы. Что я скажу Элен? Если правду — она прогонит меня. Выхода не было. Дрожащими руками я вынул бумажник Бернара. Щебенка больно врезалась в колени. Я встал. Прощай, Бернар!

Я утер лицо, мокрое от дождя и слез, и сделал свои первые шаги одинокого и свободного человека. Я сделал их в невообразимой тоске. Я знал, что страх никогда больше не покинет меня. Я обернулся. Небольшая темная груда между путями — вот и все, что осталось от Бернара, а вокруг продолжалось движение: стуча на стрелках, скрипя на контррельсах, по бесконечной металлической равнине грохотали колеса. Согнувшись, словно под пулеметным огнем, зажав в кулаке бумажник Бернара, я пошел прочь. У меня было ощущение, что я обворовал труп.

Мне удалось выбраться из сортировочного узла; выйдя на мокрое шоссе, я ненадолго остановился, чтобы сориентироваться. В лагере Бернар часто набрасывал план Лиона, и я худо-бедно представлял себе этот огромный город, часть которого стиснута, зажата между двумя реками — Соной и Роной, — как между палочками буквы «У». По всей видимости, я находился за пределами этого «игрека», неподалеку от вокзала Перраш. Но где именно был вокзал? Впереди? Сзади? Я не знал, на что решиться, и вдруг где-то очень далеко услышал едва различимый, заглушаемый ветром и туманом голос из репродуктора. В той стороне были люди, обитатели другого мира — тепло одетые, при деньгах; сейчас они сядут в скорый поезд, беззаботно уснут, а когда проснутся, увидят волны Средиземного моря, играющие на белых песчаных отмелях. Я застонал от изнеможения и безнадежности. Я всегда был отщепенцем с наполовину мертвой душой, затерянной в кругах этого ада, в этом непостоянном мире из ветра и воды. Никогда мне не добраться до пристани. И все же я зашагал вперед, хотя так отупел от беспросветной тоски, что даже не старался поменьше шуметь.

Дорога была узкая. Слева кучи балласта — камешки от него порой летели мне под ноги; справа чернела пустота, от которой я старался держаться как можно дальше. Однако спасение было именно там: внизу, под насыпью, должна была проходить улица. Я что было сил вглядывался в темноту, опасаясь налететь на острые колья какой-нибудь решетки. Вокруг тихо сыпал мелкий дождь — один из тех упорных дождичков, которые словно для того и существуют, чтобы олицетворять собою Зло. Вспомнилось время, когда я по четверть часа раздумывал, какой галстук надеть; сейчас я был изголодавшимся бродягой, у меня как будто бы даже появилось желание пострадать еще, про запас, чтобы поиздеваться над своим прошлым. Носком ботинка я ощупал склон: он был крутой. А что, если съехать на заду?.. Я сел на мокрую землю и, помогая себе пятками, стал спускаться. Страхи мои были напрасны. Спуск прошел благополучно. Рубеж был взят. Я шагал по мостовой. Вокруг был город.