И… и еще наводнение в йоркширском поместье. Не сомневаюсь, что из-за него брат лег спать лишь под утро. Это ведь в Йоркшире? Или в Нортамберленде? Никак не могу запомнить: они оба так далеко на севере. В любом случае, я думаю, нам нельзя его беспокоить.

— Миледи, — с типично мужским упрямством, не допускающим возражений, заявил капитан Тревельон, — я должен проводить вас до комнаты, где вы сможете прийти в себя…

— Я же не ребенок! — с вызовом воскликнула Феба.

— …и выпить чаю.

— Может, еще и каши поесть? Так я ее с детства ненавижу.

— А затем я предоставлю отчет о сегодняшних событиях его светлости, — закончил Тревельон, пропустив ее возражения мимо ушей.

Именно этому Феба и пыталась воспрепятствовать. Когда Максимус узнает о сегодняшнем приключении, у него будет повод ввести еще больше ограничений, и она сомневалась, что сумеет сохранить рассудок, если такое случится.

— Иногда я вас просто ненавижу, капитан Тревельон.

— Искренне рад, что не всегда, миледи, — сказал он спокойно и остановил коня, пробормотав что-то одобрительное послушному животному.

Беда! Должно быть, они уже в Уэйкфилд-хаусе.

В последней отчаянной попытке она схватила его руку, зажав между своими маленькими ладонями.

— Неужели так уж необходимо ему все рассказывать? Мне бы так не хотелось. Пожалуйста! Ради меня!

Глупо, конечно, его уговаривать: похоже, этому типу безразличны все вокруг, не только она, — но положение у нее было отчаянным.

— Прошу прощения, миледи, — сказал Тревельон совершенно спокойно, — но я работаю на вашего брата и не стану уклоняться от исполнения долга, утаивая от него столь важные сведения.

Он высвободил руку, и теперь ее пальцы хватали воздух.

— Ну что же, если это ваш долг, — начала Феба, не скрывая обиды в голосе, — тогда не стану вам препятствовать.

С самого начала глупо было на что-то надеяться. Ей следовало бы помнить, что капитан Тревельон черств как сухарь, чтобы тронуть его мольбами, взывая к состраданию, коего у него, похоже, вовсе не имелось.

Он не обратил внимания на ее обиду и велел, словно бестолковой собачонке:

— Оставайтесь здесь.

Она почувствовала отсутствие тепла его тела: значит, он спешился, — потом услышала запоздалое:

— Миледи.

Она фыркнула, однако подчинилась, поскольку не была такой уж дурочкой, каковой он ее, кажется, считал.

— Кэ-эп! — Голос принадлежал лакею Риду, которого взяли на работу совсем недавно: парень то и дело сбивался на акцент лондонского простонародья, когда спешил.

— Приведите Хатуэя и Грина, — приказал капитан Тревельон.

Феба услышала, как лакей куда-то помчался — вероятно, назад в Уэйкфилд-хаус, — потом раздались возбужденные мужские голоса и опять шаги то тут, то там. Все это сбивало с толку. Она сидела на лошади в весьма затруднительном положении, поскольку не могла спешиться, но вдруг поняла, что почему-то не слышит голоса Тревельона. Похоже, ее провожатый уже вошел в дом.

— Капитан?

Лошадь под ней переступила с ноги на ногу, пятясь назад, и Феба, чтобы не свалиться, вцепилась в гриву. Теперь ей стало страшно.

— Капитан?

— Я здесь, — раздался его голос откуда-то снизу, от ее колена. — И никуда не уходил, можете не волноваться, миледи.

Ее затопила волна облегчения, но тон ее был резким:

— Отлично, но я не могу вас видеть, поэтому должна ощущать ваш запах.

— Как вонь от Темзы? — Она почувствовала крупные руки Тревельона на своей талии, уверенные и осторожные, которые снимали ее с седла. — Вообще-то я бы предпочел не вонять рыбой ради того, чтобы вы могли меня унюхать.

— Не надо утрировать: речь о чем-то именно вашем — одеколон пришелся бы кстати.

— Я нахожу, что благоухать пачули столь же отвратительно, миледи, как вонять рыбой.

— Только не пачули. Это должно быть что-то более уместное для мужчины, — сказала Феба, обращаясь мыслями к духам и связанным с ними возможностям, едва очутившись на земле. — Может быть, что-то горьковатое, с ароматом дерева, кожи, дыма…

— Как скажете, миледи, — учтиво, но с некоторым сомнением согласился капитан.

Тревельон обнял ее за плечи одной рукой: наверное, в другой у него был один из этих ужасных огромных пистолетов, — и Феба почувствовала, как он слегка пошатнулся. Похоже, он потерял свою трость. Вот черт! Ему нельзя ходить без нее: нога причиняла ему ужасные страдания.

— Феба! Что случилось?

О боже! Кузина Батильда Пиклвуд.

Потом раздался пронзительный лай и топот лап, прежде чем Феба почувствовала, как Миньон, любимый крохотный спаниель кузины, повис на ее юбках.

— Миньон, назад! — окрикнула песика Батильда, потом раздался глубокий голос Тревельона:

— Если позволите, я провожу миледи в дом, мэм.

Чтобы кузина Батильда не тревожилась понапрасну, Феба сказала, когда они стали взбираться по ступеням парадной лестницы Уэйкфилд-хауса:

— Я в полном порядке, а вот капитан Тревельон потерял свою трость. Надо бы поскорее найти ей замену.

— Что… — вмешался было Рид, но капитан, не обращая внимания ни на Фебу, ни на ее кузину, рявкнул:

— Немедленно проводите леди Фебу в ее покои и оставайтесь с ней вплоть до моих дальнейших распоряжений. Это относится и к Хатуэю.

— Да, сэр.

— О-о, бога ради! — воскликнула Феба, когда они преодолели порог и Миньон вдруг начал возбужденно тявкать. — Вряд ли мне понадобятся двое слуг…

— Миледи! — суровым тоном оборвал ее Тревельон.

О, она хорошо знала этот тон! А потом посреди всеобщей суматохи раздался баритон, от которого по ее спине поползли ледяные мурашки ужаса.

— Какого черта здесь происходит? — поинтересовался ее брат, Максимус Баттен, герцог Уэйкфилд.

Высокий и худощавый, с длинным, изборожденным морщинами лицом, герцог Уэйкфилд нес свой титул, как кто-нибудь другой мог бы нести меч: вроде как игрушка в парадных ножнах, но готов к бою, с острым и смертоносным лезвием.

Тревельон поклонился хозяину.

— Леди Феба цела и невредима, ваша светлость, однако у меня есть важное сообщение.

Черная бровь Уэйкфилда под белым париком выгнулась дугой, но капитан выдержал взгляд хозяина. Пусть он и герцог, но Тревельон не из пугливых и ему не впервой сносить раздражение и гнев работодателя. Вот только бы нога не подвела, которая взрывалась залпами боли, отдающейся в бедро.

В передней, едва появился герцог, воцарилась тишина. Даже собачонка мисс Пиклвуд перестала лаять. Леди Феба поежилась под рукой капитана, прежде чем тяжело вздохнуть, нарушая тишину.

— Ничего не случилось, Максимус. Право же, нет необходимости…

— Феба! — положил конец ее попытке сгладить ситуацию голос Уэйкфилда.

Рука Тревельона на миг чуть сильнее сжала ее хрупкие плечи.

— Ступайте с мисс Пиклвуд, миледи.

Если бы его голос был способен обретать ноты нежности, то это произошло бы сейчас. Ее светло-каштановые волосы рассыпались по плечам, нежные щеки разрумянились после верховой езды, рот казался бутоном