– Напротив, Кира Павловна, жизнь – на удивление простая штука, она подчиняется простым законам, это мы склонны все в ней усложнять. Привыкли искать черную кошку в черной комнате, зная, что кошки там нет. Вы согласны, что Елизавета могла выбрать для Петра другую невесту, и вся бы российская история, не говоря уже о жизни самой Екатерины, пошла бы совсем по другому сценарию?

– Конечно.

– Все решила понюшка табака. Елизавета нюхнула, зажмурилась, чихнула и, открыв глаза, увидела перед собой миниатюрный портрет немецкой кандидатки. Вот и все.

– Интересно вы рассуждаете, Мара… – Кира посмотрела в анкету.

– Не надо отчеств, Кира Павловна, я их не люблю. Представьте себе любое событие как… как тряпочный мячик – наши предки такие мастерили для детей. Каждая тряпочка – элемент события, а в самом центре сердцевинка – бубенчик там, бычий пузырь с горошинками, орех – в общем, мелочь. Но именно с этой мелочи все и начинается. На нее намотался первый лоскуток – имя, встреча, обстоятельство, поступок. Потом еще и еще… Пока не появился мячик, которым можно играть. Понимаете? Вы бросаете его мне, я бросаю его вам или еще кому-то…

– И кому же?

– Хотите имена?

– Пожалуй, нет.

– Правильно. Имена сейчас – лишнее. В основе каждой катастрофы – личной или природной – лежит такая вот мелочишка, незначительная бирюлька. Из мелочей все рождается. В мелочи же и уходит. Вот вы чем руководствовались, когда из всех кандидаток выбрали мое резюме?

– На мое решение повлияло несколько причин…

– На ваш выбор повлияла мелочь. Только вы не хотите ее увидеть и признать.

– Что ж, будем надеяться, что мое решение выбрать вас из сотни кандидаток не станет катастрофой. Как для меня лично, так и для компании, – отшутилась Кира.

Блажен, кто верует.

…Палец задумчиво вывел новую пепельную спиральку, переплетя ее с первой. Почему бабка появилась именно сегодня? Она никогда и ничего не делала просто так. Ведьма – не та, что бродит по болотам и жаб с мухоморами собирает. Не та, что на метле летает. Не та, что детей бородавками да кривым носом пугает.

Ведьмовство – искусство. Искусство веданья, знания, управления.

Всю жизнь бабка держала Мару на коротком поводке, исподтишка заставляла думать и поступать так, как нужно ей, Софье. Со временем Мара научилась ставить мысленные формы-заслонки, спасающие от пристального бабкиного взгляда. И преуспела в этом так хорошо, что старуха и не догадывалась, как противна Маре вся эта жизнь, все эти ведьминские ритуалы, служение одной великой цели, ради которой Мара, собственно, и родилась.

Нет, не права бабка. Не любила Мара сказок, шуршащих на потолке, от них пахло мышами и плесенью. Но слушала, задавая наводящие вопросы, придумывала сюжеты. Все для того, чтобы про родителей узнать. Но тут бабка всегда была начеку: лишнего слова не сказала – метафоры да присказки. Вроде бы и обо всем, а копнешь – ни о чем.

– Баба, я на маму похожа?

Пощечина.

– Софьей меня называй. Мать твоя – страшила, а ты – кикимора болотная, на соседней кочке рожденная, тиной вскормленная.

– Софья, а на отца я похожа?

– Нет у тебя отца и не было.

– А как же я тогда родилась?

– Леший принес. У него и спрашивай.

Даже в неторопливых детских снах Мара не могла найти ни отца, ни матери. Кружила по лабиринтам смазанных картинок, звала родителей, придумывала им имена, просыпалась в потной пелене, утешая себя, что в следующую ночь точно повезет: найдет, обнимет, не отпустит.

Про отца только и знала, что живой. Про мать года в три догадалась – могила за домом. У компостной ямы. Именно на этот холмик бабка с проклятиями из года в год помои лила. И чем больше лила, тем лучше цветы росли – розы, тюльпаны, ирисы, лилии. Словно в насмешку над бабкиными усилиями. И не дичали даже. Крупные, яркие, быстротечные. Пахли вкусно. Как мама.

Когда Маре исполнилось одиннадцать и пришли первые регулы, бабка взяла косу в сарае и скосила под корень мамину цветочную полянку. На следующий день они уехали в город. Как выяснилось, навсегда.

Так Мара узнала, что бывают другие люди. И люди эти разные – мужчины, женщины, дети, толстые и худые, молодые и старые. Они стояли на станции. Бабку все сторонились, Мару – нет. Она чувствовала запах – приятный и противный, видела любопытство и ощущала страх, умноженный и растущий. Считывала чужие мысли, и от всей этой какофонии звуков, эмоций и лиц впервые в жизни стало дурно.

Софья восприняла обморок внучки спокойно. Плеснула воды в лицо. Когда Мара пришла в себя, равнодушно хлестнула по щеке.

– Никогда не смей показывать слабость. Слабые умирают, сильные живут.

– Куда мы едем? – Мара редко задавала вопросы, она вообще редко говорила, а тут вдруг осмелилась.

– В Ленинград. Комната там тебе от матери досталась. В городе жить будем.

– Почему?

– Потому.

– Я сюда вернусь. Обязательно вернусь.

Софья пожала плечами:

– Коли дорогу найдешь, так и вернешься. Пустых обещаний не давай – к месту привязывают, свободы не дают. Ведьма без свободы, что подкова без лошади.

Сели в «подкидыш», загрузив многочисленные тюки и сумки (никто не помог, так и стояли, смотря исподлобья). Как только поезд тронулся, Мара обернулась. Весь прежний мир задрожал, предчувствуя вторжение, стал расплываться цветными уродливыми пятнами. Исчезла станция, люди, лес, память. Остались только стук колес и проплывающие деревья за окном – из новой жизни.

Бабка умела стирать воспоминания, правда, не до конца. Разрозненные кусочки иногда всплывали, и Мара терялась, не зная, к какой эпохе их отнести – к той, которая была до города или к той, которая началась в том момент, когда они приехали в Ленинград.

Она вдруг вспомнила, как впервые переступила порог огромной коммунальной квартиры на улице Восстания. Нет, сначала был парадный подъезд и гулкий лифт. Лифт не работал.

– Взгляд держи! – шипела Софья, пока они поднимались по ступеням. – Они – никто! Быдло! С быдлом знаешь, как поступают?! На бойню ведут, а потом режут!

Соседи высыпали в длинный коридор. Маре тогда показалось, что их чересчур много, и они все злые. Только потом поняла, что злых в той квартире не было: были равнодушные. Равнодушие длилось ровно до той минуты, пока не появилась Софья с девочкой – с этой минуты соседи объединились. Против бабушки и внучки.

Софья сорвала с двери полоску с печатями. Уверенно взялась за хрустальную ручку в виде волчьей головы, и они с Марой очутились в широкой комнате с лепными потолками и чужими мечтами.

Мара вошла и почувствовала запах маминых духов: майский ландыш во французском исполнении. Флакончик нашла под диваном, и он стал ее первой и единственной игрушкой на долгие годы.