красе. Мне надо их опередить, в момент появления проникнуть в темноту. Собираюсь, заношу руку для удара, и жду. Вот, существа показались по плечи, вот до пояса. Стою прижавшись к темноте спиной, они меня не видят. Как только первый из них опускает ногу на пол, разрубаю его надвое. В следующее мгновение подобная участь постигает и второго. Быстро поворачиваюсь к тьме, делаю глубокий вдох, и шагаю вперед.

Голова уже внутри, я вижу солнечный день. Я дома, на кухне. Рядом жена, она улыбается, и режет салат нам на обед. На столе три тарелки с супом. Та, что большая — моя, с цветочками — ее. Но чья третья? Она не соседа, старик стал появляться в доме гораздо позже. У меня предчувствие какого-то события. Оно как чувство голода, оно внутри, и медленно сворачивается в спираль. Вдруг выражение лица жены меняется со счастливого на тревожное. Она кладет нож на стол, смотрит на меня, вытирая руки о фартук, и бросается из кухни. Я бегу за ней. Через секунду мы стоим у входной двери. Она хватает дверную ручку, и рывком распахивает ее. Яркий свет заставляет мои глаза превратится в узкие щелочки. Какое-то мгновение не вижу ничего, кроме светящегося дверного проема. Но, когда начинаю что-то различать, чьи-то невидимые но очень сильные руки берут меня за воротник, и вытаскивают из коридора в мою прежнюю жизнь.

Следующим утром я спросил у жены про свои картины. У нее был такой вид, словно я поймал ее за рукоблудием. Потом она разревелась, но все же пообещала после обеда показать их. Совпадение? Ведь как раз в это время приходит соседский старик. Думаю, они все же в сговоре. Не знаю, в какой момент я перестал доверять ей. После чего? Над этим вопросом стоит глубже поразмыслить. И лучше места чем мастерская, и придумать нельзя. На треноге новый лист, беру черный карандаш, и погружаюсь в творчество. Через какое-то время набросок готов. Кисть и краска уже ждут меня. Когда пишу забываю обо всем, просто выхожу из этого мира в другой. Он пуст, и я заполняю его, вначале черной, а затем, красной краской. Мне нравится сочетание трех этих цветов, я не вижу необходимости в остальных. Только черный цвет может передать глубину и объем, и только красный цвет может передать всю боль.

После обеда, как я и рассчитывал, пришел старикан. Он был немного взволнован, когда они с женой уселись напротив меня в гостиной. Между нами журнальный столик с чаем. Беру чашку, и начинаю пить. Молча, выдерживая театральную паузу. Напряжение должно само достигнуть положенного давления. Жена и старик искоса поглядывают друг на друга. Точно, они в сговоре. Ну, что ж, попробуем выяснить, что вы утаиваете от меня.

— Меня привел сюда врачебный долг. — начал старик, допив чай, и громко откашлявшись. — Дело в том, что я наблюдаю за вами уже около полугода. Хотя вы это и так знаете.

В ответ на его вопросительный взгляд я кивнул, и поставил пустую чашку на стол.

— Так вот, так вышло, что я стал невольным свидетелем одного события. Вы помните, что тогда случилось?

— Конечно помню! — ответил я, и жена с соседом переглянулись. — Как я могу такое забыть! Вы начали регулярно посещать нас. У меня даже в календаре отмечен этот день.

Старик расслабился, и улыбнулся. Он снова посмотрел на жену, а она на него.

— Тот день начался как обычно для вас, то есть с нескольких бутылок пива. Затем вы…

— Не несите чушь! — резко перебил я его. — Я не пью.

— Сейчас, — да.

— Что вы хотите этим сказать? — у меня загорелось лицо от раздражения. — Милая, подтверди! — повернул я голову к жене, ища поддержки в ее глазах.

Она вся сжалась, втянув голову в плечи.

— Нет! — отрезал я. — Вы сговорились. Вы хотите сделать из меня идиота.

Кожа щек горела огнем, я буквально видел краешком глаз, какие они красные.

— Где мои рисунки? — это был мой козырь, и я приберегал его напоследок. Но они вынудили выложить его вначале партии. Я проиграл, осталось только блефовать. Жена спокойно поднялась, и вышла из комнаты. Мы остались вдвоем со стариком.

— Полгода тому назад, — продолжил он прерванный рассказ. — В вашем доме случилось несчастье. Вы помните, что у вас был ребенок?

Я ошарашено замотал головой.

— Вы были пьяны, может поэтому не помните?

— У нас нет детей. — я все еще качал головой.

— Нет сейчас, или не было вообще?

— Какая разница? — я встал и подошел к окну. По моим ощущениям, воздуха в комнате становилось все меньше и меньше. Чертов старик, опять эти его разговоры.

— Для вас, пожалуй, никакой. — он с осуждением посмотрел на меня.

— Что вам от меня нужно? — не выдержал взгляда я.

— А вы, как думаете? — ответил он вопросом на вопрос.

— Не скажу. Предпочитаю мысли держать при себе. — я занял оборону и приготовился к осаде.

Появилась жена, она принесла большую папку. Положила ее на диван, но не стала раскрывать. Про себя я отметил, что папка не толстая. Да, большая, но не толстая. Значит там не все мои работы. У художника их должно быть никак не одна папка. Значит, куда-то они все-таки подевались. Начиная с обеда это пока самая хорошая новость. У меня снова появился козырь.

Старик выдержал паузу, не сводя своих серых глаз с меня, и наконец сказал.

— Вы убийца. Но доказать это мы не можем.

— Хватит! — закричал я в ответ. — Я сыт по горло вашим присутствием. Уходите!

— Нет, — он был спокоен, и не шевельнулся.

— Хотите, чтобы я вас вышвырнул? — я поднялся с кресла.

— Сядьте! — резко сказал старик, и я сбитый с толку сел обратно. Что он задумал? Что это за игра? Почему он так со мной разговаривает?

— Если вы не возражаете, я продолжу. — он наклонился и наполнил свою чашку. — Я здесь для того, чтобы выяснить, куда вы дели тело. Где оно?

— Какое тело? — мое недоумение выглядело настолько наигранным, что старик поджал губы.

— Вы мне не оставляете выбора! — он старался чтобы голос звучал угрожающе, хотел напугать меня. Наивный старикан наверное не знает, что я прекрасно умею блефовать. Состроив наиболее тупую физиономию, я ждал продолжения его фразы. Хотя, если говорить точнее, меня интересовал ее финал, где будет озвучена какая-нибудь угроза в мой адрес.

— Вы знаете, где находитесь? — он собрался, его