Он лежал под одеялом, но не мог вспомнить, как он под ним оказался. На ночном столике рядом с кроватью стоял стакан с водой – наверное, заглядывала мама.

Лукас хотел снять джинсы, чтобы было удобнее спать, как вдруг заметил свет. Он проникал через щель под книжным стеллажом. Что это? Между его комнатой и комнатой сестры, кроме кладовки, больше ничего не было. Только стена.

Может, за стеллажом вмонтирована какая-то специальная лампа, которая реагирует на движение? Но чего-то настолько современного он здесь не ожидал.

Лукас встал на колени и заглянул под стеллаж. Ему пришлось зажмуриться. Он осторожно прикрыл глаза рукой и слегка раздвинул пальцы. Рядом с сиянием он увидел деревянную лестницу. Она вела на- верх.

Может, это потайная лестница, ведущая на чердак? Но почему она начинается за книжным стеллажом в его комнате?

Лукас попробовал подвинуть стеллаж. Тот не сдвинулся, но свет тут же погас.

Он поднялся и принялся осматривать книги. Где-то должен быть спрятан рычаг, потайной механизм, открывающий дверь. У него пробежали по коже мурашки от мысли, что кто-то мог пройти через его комнату, чтобы подняться на чердак.

Как можно было так по-дурацки построить дом? Чтобы попасть на чердак, сначала надо найти дверь. Какой в этом смысл?

– Лиза, ты тут?

Тишина.

– Кто тут?

Лукас снова схватился за стеллаж.

«Ох!»

Когда он очнулся, ярко светило солнце.

«Почему я лежу на полу?»

Как Лукас ни старался, он не мог вспомнить, почему лежит перед книжным стеллажом. Неужели он ходил во сне? И почему так болит голова?

– Лукас! – раздался голос матери, за которым последовал стук в дверь. – Ты проснулся?

– Д… да, – ответил он, запинаясь, и поднялся.

В следующее мгновение дверь распахнулась и в комнату ворвалась мама. Лукас был убеждён, что в её тело каждое утро вселяется какой-то пришелец. Тогда как папа, сестрёнка-монстр, да и он сам всегда просыпались с дурным настроением, мама называла утро лучшим временем дня. К сожалению, она постоянно пыталась направить свою позитивную энергию на других. Она раздавала всем задания, побуждала каждого к разговору и строила планы. Когда Лукас просыпался настолько, чтобы сообразить, о чём он с ней договаривался, было уже слишком поздно. Так бывало с экскурсиями, покупками, занятиями йогой, уборкой и работой в саду. Обычно в таких случаях он отделывался молчанием или невнятным бормотанием.

– Мы идём на рынок, – объявила она так энергично, что ему захотелось убежать.

– Ма-а-а-муль, но сегодня же су-у-у-ббота.

– Не говори «мамуль». Немного свежего воздуха тебе не помешает.

Она уже стояла рядом с ним и ерошила его волосы. Лукас терпеть этого не мог.

– Ты же знаешь, что у нас пустой холодильник. Если ты хочешь какао и мюсли на завтрак, то пойдёшь со мной. Я не могу всё нести сама.

Лукас представил, как он с согнутой спиной тащит домой огромные коробки, в то время как мать топает рядом, разглядывая пейзажи, с пакетом фруктов в одной руке и дамской сумочкой в другой.

– Я правильно понимаю, что твоё молчание означает согласие?

– Хм-м-м.

– Замечательно. Я знала, что могу положиться на моего сильного, отзывчивого сына.

Лукас давно догадывался, что большое количество хвалебных прилагательных – чистая манипуляция. Об этом однажды за ужином заявил взбешённый отец, когда директор его старой школы назначил его председателем комитета по организации воскресного мероприятия.

– У тебя есть десять минут, чтобы умыться. Поторопись, твоя сестра уже проснулась. Ты же знаешь, если она зайдёт в ванную и заметит, что тебе тоже туда нужно, то в ближайший час тебе туда не попасть.

Это как раз был повод задержаться.

– Класс, теперь мне нужно не только без завтрака заниматься рабским трудом, но ещё и за ванную воевать – опять! Я думал, в этом доме их две.

– Ах, хватит дуться. – Это были её любимые слова. Она уже одной ногой переступила порог. – Как только подумаю о половом созревании, сразу голова болит. Ладно.

Она всё не уходила.

– У нас действительно две ванные. Но на первом этаже течёт только холодная вода. Можешь принять душ там, если хочешь.

– Ненавижу этот дом!

– Знаю, дорогой. Поторопись. И надень чистые джинсы.

В одном Лукас отдавал матери должное: в большинстве случаев у неё было ангельское терпение. Субботним утром Винтерштайн словно превратился в мегаполис. По крайней мере, если принять во внимание количество машин на улицах. Так как центр города был перекрыт, на подъездах к нему было как на гонках. Каждый хотел занять ближайшее свободное место для парковки. Все сигналили, подрезали друг друга и время от времени слишком глубоко вжимали в пол педаль газа.

Тогда как папа Лукаса в таких случаях изрядно ругался, мама сохраняла спокойствие.

– Понимаешь, – объясняла она, – все эти несчастные даже не представляют, что агрессия их старит. Но мы не дадим нас в это вовлечь. Какой наш семейный девиз?

– Субботним утром лучше оставаться в постели, – сухо ответил Лукас.

Мать закатила глаза и вздохнула.

– Не понимаю, почему ты такой упрямый. Солнышко светит, столько милых людей снуёт по городу, воздух свеж и чист…

Лукас молчал.

Спорить было бессмысленно. Когда мама хотела быть весёлой, ей ничто не могло помешать. Наверное, в таком состоянии она бы даже выгребную яму описала как «совершенно сказочную».

Пропустив трёх других водителей, они наконец нашли парковочное место. Оттуда они пошли через мост в центр города.

Здесь были узкие улочки и старинные домики, прижавшиеся друг к другу. Нижняя рыночная площадь имела какое-то важное историческое значение и была заполнена торговыми палатками, которые имели мало общего с едой. Какая-то краснощёкая женщина предлагала самодельные свечи из пчелиного воска. Дедушка с пышной бородой сидел в окружении деревянных игрушек, которые он сам смастерил. За широким прилавком упитанная женщина продавала сделанные по историческому образцу писчие перья и маленькие чернильницы.

Широкая пешеходная улица вела к верхней рыночной площади, где стояли палатки со свежими фруктами, овощами и цветами. Здесь же свою палатку развернул и местный мясник. Лукас жалел, что они сюда пришли.

– Боже, как красиво! – тут же воскликнула мать. – Ты видел? Как оригинально! Просто великолепно!

Она останавливалась возле каждой палатки и читала каждую вывеску.