— Я не понимаю, о чём вы? — посерьёзнел гость.

— Так, невольно вырвалось. Не в моей власти — выдавать планы его величества... Скоро вы узнаете сами...

Сделаем небольшую паузу. Прежде чем описывать все последующие события, все перипетии судеб героев, надо пояснить рядовому читателю, что же представляло собой Хазарское государство в середине X века нашей эры? Кем оно управлялось? И каким образом иудеи заняли в нём ключевые позиции?

Древние хазары — северокавказское племя, близкое адыгейцам и осетинам. Жили они с незапамятных времён на западном побережье Каспия, где теперь — Дагестан, разводили скот и ловили рыбу, славились обширными виноградниками и садами и, не будучи особо воинственными людьми, без конца страдали от набегов агрессивных соседей — степняков-буртасов, камских булгар и арабов. Чтобы не подвергаться опасности в дальнейшем, племенные вожди (ишханы) заключили в VII веке союз с кочевыми тюрками — храбрыми воинами, подчинившими себе всё пространство в низовьях Волги (по-тогдашнему — Итиль-реки). Тюрки охраняли хазарские границы, удовлетворяясь вначале одними подарками, а затем захватили и все ведущие посты в государстве. Во главе Хазарии встал каган (или хан) — представитель тюркского рода Ашина.

Но владычество тюрок длилось менее века. Вскоре в Персии началась гражданская война, и оттуда на север, к Каспию и Волге, хлынули беженцы-евреи, жившие до этого бок о бок с персами несколько столетий. Обстановка в Хазарии им безмерно понравилась, и они занялись торговлей, вытеснив купцов других наций на Великом шёлковом пути — из Китая в Европу и обратно, посреди которого находилась как раз Хазария. Первое время коренные хазары, тюрки-воины и купцы-евреи мирно сосуществовали, дополняя друг друга. Но по мере того как евреи богатели, им захотелось большей власти. Впрочем, смещать кагана-тюрка они не стали. Просто в конце VIII века учредили такую систему правления, при которой каган, будучи формально главой государства, стал фактически всего лишь номинальной фигурой (вроде нынешней английской королевы). А реальным царём (по-хазарски — каган-беком) сделался еврей. Так иудаизм перешёл в Хазарии в ранг государственной религии. И сюда, на берега Итиля-Волги, в главный город, названный тоже Итилем, потянулись евреи со всего света.

Царство стремительно набирало силу. В подчинении у него оказались и Северный Кавказ, и Крым, и восточные славяне по Днепру и Оке, и булгары с Камы, и степные гузы. Иудеи неплохо уживались с мусульманами, христианами и язычниками. Развивалась торговля. А в X веке хазарский царь по могуществу и силе мог уже соперничать с императорами Константинополя и правителями Хорезма...

Отчего же этот колосс вскоре затрещал по швам и обрушился в одночасье? Что явилось причиной? Как сложилась судьба населявших его народов? Попытаемся рассказать непредвзято и убедительно, возвратившись опять в конец августа 958 года от Рождества Христова (или в месяц Элул 4718 года по календарю иудеев)...

...Сон покинул царицу Ирму на рассвете. Первые лучи утреннего солнца ласково играли на блестящих тканях грандиозного балдахина, вышитых серебряной ниткой. У окна, в ячеистое стекло, билась муха.

«Интересно, а какой подарок привезёт мне Иосиф в этот раз? — думала супруга каган-бека, сладостно потягиваясь на шёлковых простынях. — С прошлого кочевья преподнёс чудесного скакуна, на котором я могу обгонять ветер! С позапрошлого — верхового верблюда, к сожалению, павшего у меня в имении от кишечных червей... Может быть, борзую собаку? Или сокола? То-то поохотимся, отведём душу в гонке за каким-нибудь диким зверем! Мы, аланы, рождены в седле, с луком и стрелами в руках!»

Да, царица была аланкой. В 932 году в битве под Магасом царь Хазарии Аарон захватил в плен её отца — самодержца Алании Негулая, но казнить не стал, потому что тот обещал отречься от христианства и принять иудаизм. И тогда два монарха закрепили на радостях единение их народов брачными узами детей: дочку Негулая — царевну Ирину — выдали замуж за сына Ларона — Иосифа. После посвящения в новую религию ей присвоили имя Ирмы...

Ирма встала с ложа и в чём мать родила (спали в то время обнажёнными), утопая но щиколотку в ворсе шерстяного ковра, подошла к окну и раскрыла створки. Толстая зеленопузая муха, радостно жужжа, вылетела на волю. Лёгкие царицы глубоко вдохнули утреннюю прохладу. Бледное рассветное солнце медленно выкатывалось из-за Волги-Итиля, из-за островерхой крыши дворца кагана, находившегося на острове посреди реки, из-за белозубой стены царского дворца — Сарашена, — где и ночевала аланка. Смуглая её кожа чувствовала мягкие дуновения шаловливого ветерка. В тридцать четыре года Ирма выглядела свежо и молодо: крепкое, не по-женски мускулистое тело, совершенно плоский живот и высокая небольшая грудь. Вроде и не рожала четыре раза! Вроде не находилась в замужестве более семнадцати лет! Только две незначительные детали говорили о её возрасте: неглубокие, но заметные поперечные морщины на шее и недевичьи руки — сильные, с рельефно выступавшими венами на тыльной стороне ладони. Но глаза были живы, щёки бархатны, а на тонких упрямых губах расцветала улыбка уверенного в себе человека; привлекательное лицо не могли испортить ни излишне тяжеловесная нижняя челюсть, ни, пожалуй, много ниже, чем нужно, набегавшая на лоб линия волос — темно-каштановых, чрезвычайно густых...

Несколько озябнув, женщина отошла от окна и подёргала за шёлковый шнур с колокольчиком — призывая к себе прислугу. Торопливо подоспевшие девушки-рабыни начали, как положено, приводить государыню в порядок — обрядили в хламиду и сопроводили в купальню, вымыли, натёрли дорогими маслами, промассировали каждый участок тела, наложили согревающие компрессы и питательные маски, перед бронзовым зеркалом тщательно причесали, закрепил и волосы костяными гребнями, шпильками и заколками, нанесли краски на лицо, облачили в дорогие наряды, надушили ароматными жидкостями... Терпеливо снося все манипуляции, Ирма беседовала со своей наперсницей, так сказать — «главной фрейлиной» (по-хазарски — «хо-мефеин»), не рабыней, но благородной — из аланской аристократии; звали её Тамара, и она, в целом симпатичная молодая женщина, отличалась безобразным красно-фиолетовым родимым пятном на щеке и шее; из пятна росли волосы, и оно пугало.

— Что рассказывают о новом раввине Ицхаке Когене? — спрашивала царица.

— Ничего такого, что заслуживало бы внимания, — отвечала товарка. — Нанял себе учителя хазарского языка — ну, во-первых, для обычного общения с прихожанами, во-вторых, для доходчивых разъяснений в синагоге непонятных отрывков из Святого Писания.

— Неужели службу собирается вести по-хазарски?

— Думаю, частично: чтение из Торы на иврите, а затем толкование — на местном наречии.

— Что-то новенькое. Рабби Леви — мир его праху! — эти вольности всегда осуждал.

— Новое время — новые песни. А жену Ицхака видели на базаре — вместе с двумя служанками лично отбирала продукты — что кошерное, а что не кошерное, — никому не доверив, никого не стесняясь.

— Это их константинопольские привычки. Мы — Восток, и у нас эльтеберы, беки, с простолюдинами не общаются. Ничего, приникнут... Правду говорят, что их дочь — красавица?