Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А твой жених в курсе про нас? Про нас троих? Что он про это думает?
Или это грязный секрет, который ты никому не доверила?
Платье дорогое… Простое, но видно, что уровень высокий. У нас таких нет.
У нас в городе и женщин таких нет.
И не было.
Ты была.
Но ты уехала. Бросила нас. Как же ты могла, Ветка? Как же ты могла после всего, что было?
Невольно скалюсь, сжимаю и разжимаю пальцы, пытаясь уговорить себя не трогать раньше времени, не протягивать руки.
Во-первых, надо поговорить.
И, во-вторых, надо доехать до места. Иначе Тим не оценит моей инициативы.
Он молодец. Мы ведь не сговаривались, куда отвезем. Все настолько спонтанно вышло, что вообще ничего не успели спланировать.
Экспромт, епта.
Но не зря мы все трое так хорошо чувствуем друг друга. До сих пор чувствуем.
И потому нельзя везти Ветку туда, где прошло наше детство, в эти дворики, в эти палисаднички… Слишком там все больно.
Не зря же мы с Тимом тут больше не появляемся. Трудно находиться там, где все пропитано светом твоего детства. Пусть не всегда сытого, но определенно счастливого. Тогда мы думали, что все будет так, как нам хочется.
А все получилось… Так, как получилось.
Ветка сидит, отвернувшись к окну и старательно не глядя на нас.
А я…
Я вспоминаю ту бешеную весну, когда все началось.
И голову дурманит от этих воспоминаний.
Так сильно, что невольно погружаюсь в наше общее, одно на троих, прошлое.
Ветка сидит, коленки аккуратные сводит, а я не могу не смотреть на нее. Краем глаза отмечаю побелевшие костяшки пальцев Тима на оплетке руля, и понимаю, что он себя тоже еле держит.
Нам всем надо выдохнуть, иначе ничего не получится.
Но как выдыхать, когда изначально рядом с ней воздуха никогда не хватало?
Это что-то страшное, порочное и одновременно чистое. Оно поднимается из самого нутра, прошибает насквозь острой памятью, давней, тактильной, не мозга даже - тела, когда подушечки пальцев болят от фантомного желания коснуться, ощутить, вспомнить. Когда жрешь глазами и никак нажраться не можешь.
Когда с ума сходишь, понимаешь это и одновременно ужасаешься и кайфуешь.
Это дико странно.
Это дико заводит.
Это дико правильно.
Так, как должно быть.
Мы изначально притерлись друг другу, не разлепить.
Только с кровью, только с мясом.
Ветка… Она сумела выдрать нас из себя. Наверно, сумела, иначе бы не сделала того, что сделала. У нее все в порядке, судя по шикарному внешнему виду.
У нас тоже, в принципе.
Но это только потому, что мы ее выдрать из себя не сумели. Пытались, очень сильно старались!
Но не смогли.
Все же, есть какие-то вещи, которые можно удалить лишь с частью души.
Как у тебя с душой, подруга детства? Все в порядке? Не болит?
А у меня болит.
Все пять лет болит.
И у Тима болит.
Он, конечно, тот еще молчун, но я же чувствую…
Тим сворачивает на подъездную, Ветка, закусив губу, смотрит в темный лес.
Она уже поняла, куда мы едем, и потому нервничает сильнее.
Пальцы невольно крепче цепляются за подол платья, спина выпрямляется. Королевская осанка, наследие художественной гимнастики. Охренительный излом в талии.
— Ребят… — она поворачивается к нам, смотрит, и глаза блестят в полумраке, — ну зачем?
Затем, что невозможно жить без части себя, Ветка. Только медленно умирать.
Глава 3. Ванька. Тогда
Тем летом мы с Тимом сошли с ума.
Реально, вообще не фигурально.
Просто свихнулись в один момент… Или не в один? Может, Тим даже раньше меня, он тот еще придурок немой. Вечно из него слова не вытянешь… Но вот лицом тогда еще отыгрывать не умел, и я жадный, дикий интерес к Ветке в раскосых зенках мигом срисовал.
И поразился, насколько мы с ним одинаковые иногда бываем.
Вроде, внешне вообще разные, и поведение разное, и пути, по сути, тоже. А вот что-то глубинное, яростно-бешеное… Общее. Всегда было и будет, наверное. Наверняка.
Начал приглядываться, внимательнее, боясь поверить… Боясь увидеть в глазах друга отражение своего безумия.
Потому что про себя-то я все давно понял.
Еще летом того года. Мы должны были в выпускном классе учиться, а Ветка в десятый перешла.
До этого проклятого года не замечал ничего такого за собой…
Подружка, самая лучшая, соседка по площадке, безотцовщина с матерью-алкашкой. Она была вечно какая-то замурзанная, грязная, волосы хер знает, как подстрижены, в разные стороны торчали… И страшненькая, чего уж там.
Мне, собственно, было глубоко похрен в детстве, страшненькая она или нет, главное, что веселая, заводная такая, не то, что другие девчонки в ее возрасте. Манерные дуры. Не тронь их, на ногу не наступи, платье не помни. Тьфу, блин!
Вообще интереса не было с ними играть.
Это потом, когда в девятый перешел, понял всю прелесть мятых платьев девчонок… А тогда, в начальной школе, да не пошли бы они лесом!
Мой дружбан, хмурый молчун Тимка, Тим, был того же мнения. Он жил в частном секторе, на который выходили окна моей пятиэтажки, с глухой подслеповатой бабкой. Дом их разваливался прямо на глазах, но ни бабку, ни Тима, ни органы опеки это, как я понимаю теперь, вообще не волновало.
Тим в доме появлялся исколючительно пожрать и поспать, а все остальное время гонял по пыльному асфальту. И я с ним.
Ветка к нам позже присоединилась, уже когда я в третьем классе был.
Они с матерью переехали в наш дом, в однушку на той же площадке, что и моя квартира.
Я помню, когда увидел ее в первый раз.
Вышел за молоком, а она стоит напротив окна в подъезде и яблоко грызет. Я сначала даже не понял, мальчик это или девочка: шорты, майка с чужого плеча, короткие лохматые волосы. Ноги все в царапинах и синяках.
Яблоко такое здоровенное, красное.
