— Мне помнится, — сказала она, — что он редко говорил о чем-нибудь другом. На каждый день у него в запасе была история о ваших с ним подвигах. Чуть ли не последнее, что я от него слышала, — это рассказ о том, как он был ранен индейцами и как вы подползли к нему по траве с кружкой воды, в то время как они…

— Да, да! Конечно! В этом не было ничего особенного, — быстро перебил Стендифер, громко откашливаясь и снова застегивая сюртук. — Но скажите, сударыня, кто это животное… простите, сударыня, кто этот джентльмен, за которого вы вышли замуж?

— Бентон Шарп.

Уполномоченный со стоном опустился в кресло. Эта милая, печальная, маленькая женщина в глухом черном платье, дочь его лучшего друга, — жена Бентона Шарпа! Бентон Шарп, один из известных «дурных» людей в этой части штата, в прошлом — скотовод, бандит, головорез, а ныне — шулер, занимающийся своим гнусным ремеслом в больших пограничных городах штата, буян и наглец, полагающийся на свою громкую славу и совершенно исключительное искусство стрельбы из револьвера. Редко кто рисковал идти против Бентона Шарпа. Даже блюстители закона разрешали ему диктовать им свои условия перемирия. Шарп был быстрым и метким　стрелком и обладал талантом неизменно выходить сухим из воды. Стендифер не мог понять, каким образом этот хищник мог сблизиться с голубкой Амоса Кольвина. Он выразил свое удивление вслух.

Миссис Шарп вздохнула:

— Видите ли, мистер Стендифер, мы ничего не знали о нем, а он, когда хочет, умеет быть очень милым и любезным. Мы жили в маленьком городке Голиэд. Бентон проезжал верхом через город и задержался там на несколько дней. Я, наверное, была тогда несколько красивее, чем теперь. Он хорошо обращался со мной целый год после того, как мы поженились. Он застраховал свою жизнь в мою пользу в пять тысяч долларов. Но последние шесть месяцев он всячески надо мной издевался, разве что не покушался убить. Иногда я жалею, что он этого не сделал. Одно время у него не было денег, и он жестоко оскорблял меня за то, что у меня нет средств, которые он мог бы тратить. Потом отец мой умер и оставил мне маленький домик в Голиэде. Муж заставил меня продать этот домик и выгнал меня на улицу. Здоровье у меня неважное, работать я не могу. Я прямо не знаю, как я прожила это время. Недавно я узнала, что он хорошо зарабатывает в Сан-Антонио. Тогда я поехала туда, разыскала его и попросила мне помочь. Вот, — она дотронулась до синяка на виске, — вот все, что я от него получила. После этого я приехала в Остин, чтобы повидать губернатора. Однажды я слышала от отца, что ему от штата причитается какая-то земля или пенсия, которых он не хотел требовать.

Люк Стендифер встал и отодвинул кресло. Он смущенно оглядел свою просторную, красиво обставленную канцелярию.

— Вам придется пройти длинный путь, — сказал он медленно, — если вы захотите добиться от правительства уплаты старых долгов. Вся эта волокита с адвокатами, постановлениями, свидетелями и судами отнимет у вас немало времени. Я не совсем уверен, — продолжал он, задумавшись, — что возглавляемый мною департамент имеет право на разбор таких дел. Ведь он, сударыня, всего лишь департамент страхования, статистики и истории, и этот случай к нему как будто бы не относится. Но юрисдикция — понятие растяжимое. Посидите минутку здесь, сударыня, а я схожу в соседнюю комнату и кое-что разузнаю.

Казначей штата сидел за массивной узорчатой решеткой и читал газету. День подходил к концу. Клерки бездельничали за своими конторками, ожидая, когда можно будет уйти домой. Уполномоченный по страхованию, статистике и истории вошел и просунул голову в окошко.

Казначей — маленький, подвижный старичок со снежно-белыми усами и бородой — легко вскочил с места и подошел к Стендиферу. Они были старыми друзьями.

— Дядя Фрэнк, — сказал уполномоченный (как все техасцы, он запросто обращался к историческому казначею), — сколько у вас денег в кассе?

Казначей назвал сумму последнего баланса с точностью до одного цента — она составляла миллион долларов с небольшим.

— Дядя Фрэнк, слышали вы когда-нибудь об Амосе Кольвине?

— Отлично знал его, — быстро ответил казначей, — замечательный был человек. Бесценный гражданин. Один из первых поселенцев на Юго-Западе.

— Его дочь, — сказал Стендифер, — сидит сейчас в моей канцелярии. Она без гроша. Она вышла замуж за Бентона Шарпа, бандита и убийцу. Он довел ее до нищеты. Ее отец помогал строить наш штат, и теперь очередь штата помочь его дочери. Двух-трех тысяч долларов было бы достаточно, чтобы выкупить ее дом и дать ей возможность спокойно жить. Штат Техас не может допустить, чтобы ей было в этом отказано. Выдайте мне деньги, дядя Фрэнк, и я передам их ей. Формальную сторону мы уладим потом.

— Но позвольте, — озадаченно сказал казначей. — Вы же знаете, Стендифер, что я не могу выплатить ни одного цента из казначейства без визы контролера. Я не могу потратить ни одного доллара без оправдательного　 документа.

Уполномоченный нетерпеливо махнул рукой.

— Я вам дам оправдательный документ, — сказал он. — Что это за должность, на которую я назначен? Что я — только число в бухгалтерской книге? Неужели моего имени для вас недостаточно? Отнесите расход за счет страхования и двух других жупелов. Не говорит ли статистика, что Амос Кольвин пришел в этот штат, когда тот был в руках мексиканцев, гремучих змей и индейцев, и сражался за то, чтобы сделать его страной белого человека? Не свидетельствует ли она, что дочь Амоса Кольвина доведена до катастрофы негодяем, стремящимся опорочить все то, за что мы — и вы, и я, и все старые техасцы — проливали кровь? Не говорит ли история, что штат Одинокой Звезды никогда не отказывал в поддержке нуждающимся детям людей, которые сделали его самым великим из штатов? Если статистика и история не могут постоять за дочь Амоса Кольвина, то на ближайшей законодательной сессии я буду просить о ликвидации моего ведомства. Ну, дядя Фрэнк, давайте, отдадим ей деньги. Я официально подпишу бумаги, если вы считаете это нужным, и потом, если губернатор, или контролер, или привратник, или еще кто-нибудь будет ерепениться, клянусь богом, я буду апеллировать к народу, и тогда посмотрим, откажутся ли они утвердить этот акт.

Казначей смотрел на него с испугом и сочувствием. Голос уполномоченного поднимался по мере того, как он закруглял фразы, которые хоть и выражали похвальные чувства, однако бросали некоторую тень на главу немаловажного департамента штата. Клерки стали прислушиваться.

— Вот что, Стендифер, —