— Я люблю свою страну! — провозгласил кандидат; до конца речи оставалось тридцать секунд. Фицджералд открыл окно, и его оглушил многоголосый рев толпы, повторявшей каждое слово Гусмана.

Гусман понизил голос почти до шепота:

— Позвольте мне разъяснить одно: любовь к нашей стране — это единственная причина, почему я хочу быть вашим президентом.

Фицджералд снова поднял «Ремингтон-700» себе на плечо. Глаза всех слушателей были обращены на кандидата, когда он выкрикнул:

— Dios guarde a la Colombia![6]

Шум стал совершенно оглушительным. Гусман поднял вверх руки, как бы приветствуя своих сторонников, которые тоже закричали:

— Dios guarde a la Colombia!

Руки Гусмана несколько секунд оставались воздетыми, что происходило во время каждой его речи. И, как всегда, он в это время остался совершенно неподвижен.

Фицджералд навел крошечные точки на дюйм выше сердца кандидата и снова вполголоса посчитал: «Три… два… один…», а потом мягко нажал курок.

Когда пуля впилась Гусману в грудь, он все еще улыбался. Через секунду он рухнул на ступени здания Конгресса, как марионетка, у которой отпустили нитки. Во все стороны разлетелись кусочки костей, мышц и кожи, и кровь брызнула на тех, кто стоял близко к Гусману. Последнее, что увидел Фицджералд, были его все еще вздернутые вверх руки, как будто он сдавался неведомому врагу.

Фицджералд опустил винтовку и быстро закрыл окно. Задание было выполнено.

Теперь ему оставалось только одно — не нарушить одиннадцатую заповедь.

— Следует ли мне послать соболезнование его жене и детям? — спросил Том Лоуренс.

— Нет, господин президент, — ответил государственный секретарь. — По-моему, это должен сделать заместитель госсекретаря по межамериканским вопросам. Теперь уже ясно, что следующим президентом Колумбии станет Антонио Эррера, так что именно с ним вам предстоит иметь дело.

— Представлять Соединенные Штаты на похоронах будете вы? — спросил президент. — Или следует послать на похороны вице-президента?

— Мой совет — не посылать ни меня, ни его. Вашим представителем прекрасно может быть наш посол в Колумбии. Поскольку похороны состоятся в нынешний уик-энд, нельзя ожидать, что мы вылетим в Колумбию так скоро.

Президент кивнул. Он привык, что Ларри Харрингтон ко всему, даже к смерти, подходит очень деловито. Он только подумал: «Что сказал бы Ларри, если бы убили меня самого?»

— Если у вас есть свободная минута, господин президент, я хотел бы более подробно изложить вам нашу нынешнюю политику по отношению к Колумбии. Журналисты могут вас спросить о возможной причастности к…

Президент хотел его прервать, но в это время в дверь постучали, и вошел Энди Ллойд.

«Сейчас, должно быть, одиннадцать часов», — подумал Лоуренс. С тех пор, как он назначил Ллойда главой администрации Белого дома, ему не нужны были часы.

— Ларри, — сказал президент. — Я собираюсь дать пресс-конференцию по законопроекту о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия, и, по-моему, вряд ли журналистов заинтересует смерть даже не президента, а всего лишь кандидата в президенты страны, которую, честно говоря, большинство американцев даже не смогли бы найти на карте.

Харрингтон промолчал. В конце концов, он не обязан указывать президенту на то, что большинство американцев и Вьетнам не смогли бы найти на карте. Но Харрингтон понял, что, если вошел Ллойд, он может продолжать говорить, разве что если бы началась мировая война. Он кивнул Ллойду и вышел из Овального кабинета.

— Почему я вообще назначил его государственным секретарем? — спросил Лоуренс, глядя на закрытую дверь.

— Ларри смог склонить в вашу пользу Техас, господин президент, в тот момент, когда, по всем опросам, большинство южан считало вас северным слизняком, который охотно назначил бы гомосексуалиста председателем Объединенного комитета начальников штабов.

— Я, возможно, и назначил бы, если бы считал, что он подходит для этого поста.

Одной из причин, почему Том Лоуренс назначил своего старого друга по колледжу на пост главы администрации Белого дома, было то, что они уже тридцать лет не имели друг от друга секретов. Энди честно говорил то, что думал, без всяких намеков или злого умысла. Это качество не позволяло ему надеяться на то, что он может занять какой-то выборный пост, и, следовательно, он никогда не сможет стать соперником.

Президент открыл синюю папку с надписью «Неотложное», которую Энди приготовил ему нынешним утром, и начал просматривать вопросы, которые, по мнению Энди, журналисты зададут ему на сегодняшней пресс-конференции.

Сколько денег налогоплательщиков, по-вашему, может сберечь эта мера?

— Наверно, первый вопрос, как обычно, задаст Барбара Эванс, — сказал Лоуренс. — Какой это может быть вопрос?

— Не знаю, — ответил Ллойд. — Но, коль скоро она стояла за законопроект о сокращении вооружений с тех самых пор, как вы победили Гора в Нью-Хэмпшире, она едва ли будет теперь против него.

— Верно. Но при этом она все-таки сможет задать какой-нибудь ехидный вопрос.

Энди кивнул, пока президент читал следующий вопрос.

Сколько американцев потеряют работу в результате этой меры?

Лоуренс взглянул на Энди.

— Чьих вопросов я должен избежать?

— Всех остальных паршивцев. Покончив с этим вопросом, сразу перейдите к Филу Анзанчу.

— Почему к нему?

— Он все время стоял за этот законопроект, и сегодня вечером он будет у вас на ужине.

Президент улыбнулся и кивнул, продолжая читать список возможных вопросов.

Не показывает ли это еще раз, что Америка идет по неверному пути?

Лоуренс взглянул на Энди.

— Иногда мне кажется, что мы все еще живем в эпоху Дикого Запада — судя по тому, как некоторые конгрессмены реагируют на этот законопроект.

— Я согласен, сэр. Но, как вы знаете, сорок процентов американцев все еще считают, что больше всего нам угрожает Россия, и тридцать процентов считают, что мы будем воевать с Россией еще при их жизни.

Лоуренс выругался и вернулся к списку вопросов. Дойдя до девятнадцатого вопроса, он помедлил.

— Сколько еще времени мне придется отвечать на вопрос о том, почему я сжег свою повестку о призыве в армию?

— Я думаю, до тех пор, пока вы остаетесь главнокомандующим, — ответил Энди.

Президент пробормотал что-то себе под нос и снова взглянул на Энди.

— Но ведь у Виктора Жеримского нет никаких шансов стать следующим президентом России?