Надо признаться, про марихуану я успел напрочь забыть. Я не заглядывал в бардачок с тех пор, как покинул территорию Швейцарии, — незачем было. Но попробуйте объяснить это в два часа ночи полицейским, задержавшим вас на таможне.

— Это куча травы, Алекс. Она как, для личного пользования?

— Нет… — начал было я, но не договорил. — Хотя да. В смысле она была для личного пользования. Но не для моего.

Оказалось, что старший инспектор Эре умеет на удивление высоко поднимать брови.

— То есть это не твои сто тринадцать граммов?

— Нет. Это трава мистера Питерсона.

— Ясно, — отозвался старший инспектор, снова почесав родинку и покачав головой. — Еще мы нашли в машине приличную сумму денег, а именно… — он опустил глаза на лежащий перед ним документ. — Шестьсот сорок пять швейцарских франков, восемьдесят два евро и триста восемнадцать фунтов стерлингов. Все лежало в конверте, в боковом отделении дверцы со стороны водителя. Зачем семнадцатилетнему парню столько наличных?

Я ничего не ответил.

— Алекс, сейчас очень важно, чтобы ты ответил честно. Что ты собирался делать с этой марихуаной?

Я и сам не раз думал об этом.

— Не знаю. Ничего не собирался. Скорее всего, я бы ее выбросил. Ну или там подарил кому… Правда, не знаю.

— Подарил?!

Я даже подумал, что можно преподнести траву Элли, она оценила бы. Но я оставил эту мысль при себе.

— Лично мне трава не нужна, — объяснил я. — Мне просто нравилось ее выращивать. Зачем же я стану оставлять ее себе?

Инспектор Каннингем закашлялся, словно чем-то подавился. Это был первый звук, который он издал, и я даже вздрогнул. Мне уже стало казаться, что он немой.

— Ты ее выращивал?..

— Для мистера Питерсона, — уточнил я.

— Ясно. Значит, ты ее выращивал, чтобы отдавать даром. Это что, получается, благотворительность?

— Да нет. Понимаете, она же мне изначально не принадлежала. Владельцем был мистер Питерсон. Так что вообще-то я не имел права никому ее отдавать. Я же говорю — я ее только выращивал.

— Выращивал без всякого личного интереса?

— У меня был сугубо фармакологический интерес.

Старший инспектор Эре еще раз посмотрел на Каннингема и несколько секунд молча барабанил пальцами по столу.

— Алекс, спрошу тебя прямо. Ты принимаешь наркотики? Вот сейчас — ты торчишь?

— Нет.

— А когда-нибудь что-нибудь принимал?

— Нет.

— Ясно. Тогда как ты прокомментируешь следующее… — Каннингем протянул ему очередную бумагу. — У нас заявление таможенника, который тебя остановил. Ему показалось, что ты вел себя, мягко говоря, странно и отказывался сотрудничать. Цитирую: «Задержанный включил в машине музыку на такую громкость, что, наверное, во Франции было слышно. Несколько минут прикидывался, что не замечает меня: смотрел перед собой остекленевшим взглядом. Когда я наконец добился, чтобы он вышел из машины, задержанный признался, что не в состоянии ее вести». Старший инспектор Эре положил бумагу на стол и посмотрел на меня.

— Не потрудишься объяснить?

— У меня височная эпилепсия, — ответил я. — Тогда как раз был парциальный приступ. Старший инспектор снова поднял брови и скривился: мой ответ разочаровал его до глубины души.

— Эпилепсия?..

— Да.

— Впервые об этом слышу.

— Она у меня с детства. Началась после несчастного случая.

Я показал на шрам.

— Когда мне было десять лет, я…

Старший инспектор нетерпеливо закивал.

— Да-да, про несчастный случай я в курсе. Про него все в курсе. А вот про эпилепсию почему-то никто ничего не говорил.

— У меня уже два года не было приступов.

— А в машине, говоришь, случился приступ?

— Да! Поэтому я и сказал, что больше не могу ее вести.

Старший инспектор опять уставился на меня, помолчал и снова покачал головой.

— Знаешь, этот таможенник, мистер Ноулз, снабдил нас подробнейшим отчетом, и в нем ни разу не упоминается приступ, а такие вещи обычно бросаются в глаза, так ведь? Он заявил, что ты просто сидел неподвижно, как истукан, и что твое спокойствие, с учетом всех обстоятельств, его удивило.

Мое спокойствие никак не давало покоя главному инспектору Эрсу.

— Понимаете, — начал я, — при парциальном приступе не теряешь сознание и не бьешься в конвульсиях. Мне удалось купировать приступ, поэтому мистер Ноулз ничего не заметил.

— Поэтому? — переспросил старший инспектор Эре. — Хочешь сказать, если я отправлю тебя на анализ крови, ничего не обнаружится? Никаких посторонних веществ?

— Только карбамазепин.

— Это что?

— Антиэпилептик.

Старший инспектор Эре посмотрел на меня так, точно хотел пронзить взглядом насквозь. И сказал, что даже если я не вру и у меня действительно височная эпилепсия, вызвавшая парциальный приступ, то это все равно не объясняет моего поведения. У меня в бардачке обнаружили сто тринадцать граммов марихуаны, а я веду себя так, будто ничего серьезного не произошло!

— Но это и в самом деле ерунда, — сказал я. — С точки зрения вечности.

Старший инспектор Эре еще секунд десять качал головой и наконец сказал, что перевозка наркотических средств с предполагаемой целью сбыта — это более чем серьезно, а если я считаю иначе, то я либо прикалываюсь, либо демонстрирую наивность, граничащую с умственной отсталостью.

— Я не наивный, — возразил я. — Просто у нас с вами по-разному устроен ум. Обыкновенное несовпадение парадигм.

Они еще долго мучили меня неуклюжими вопросами про наркотики, и чем честнее я отвечал, тем глубже убеждались, что я вру. В конце концов я заявил, что требую взять у меня кровь на анализ, потому что со мной можно спорить до бесконечности, а с научным доказательством не поспоришь. Но к моменту, когда я начал настаивать на анализе, они уже сами решили сменить тему. Оставался непроясненным еще один вопрос. Вообще-то с него следовало начать, но я же говорю — в полиции логике предпочитают драматургию, путая эффектность с эффективностью.

— В ходе обыска мы также обнаружили… — произнес старший инспектор Эре и взял паузу.

Он сидел, водрузив локти на стол и подперев голову руками, смотрел в документ перед собой и молчал. Довольно долго. Я ждал.

— Мы обнаружили, — повторил он, — небольшую серебряную урну весом примерно четыре целых восемь десятых килограмма, лежавшую на пассажирском сиденье.

Скажу вам честно: для меня загадка, зачем им понадобилось ее взвешивать.

— Алекс, я должен тебя спросить: содержимое этой урны — это…