От подобных головокружительных перспектив у Ванды сладко щемило в сердце и щекотало в носу. Родители же что-то заподозрили и снова приставили к Ванде тетю Клару. Однако девушка знала, как можно вывести из строя свою дуэнью, и частенько оставляла ее в кондитерской, отправляясь «на занятия в музыкальную школу».

Играть на виолончели Ванда ненавидела, тусклые сонаты Баха и унылые сарабанды Скарлатти навевали на нее тоску, но родители отчего-то считали, что их дочь создана для пиликания на виолончели, и твердили, что Ванда, став взрослой, поймет их правоту и будет благодарить за то, что ее отдали в музыкальную школу.

По средам, вечерами, Ванда посещала занятия по сольфеджио и музыкальной литературе: первое длилось час, второе – сорок пять минут. На сольфеджио Ванда тщетно напрягалась, пытаясь постичь секреты мажорного и минорного лада, на музыкальной литературе откровенно зевала, выслушивая биографии сто, двести, а то и триста лет тому назад почивших композиторов.

Родители знали, что Ванда без особого энтузиазма ходит в музыкальную школу, поэтому когда с середины октября дочь вдруг перестала ныть, требуя прекратить занятия в «камере пыток», как именовала она музыкальную школу, и с большим усердием собирала папку, не в состоянии дождаться, когда же тетя Клара зайдет за ней, чтобы проводить на урок, мать с отцом вздохнули с облегчением.

– Такое бывает, я читала в последнем номере педагогического журнала, – авторитетно заявила мама. – Когда у подростка заканчивается период траура по первой неразделенной любви или, как в случае с нашей Вандочкой, траур по растоптанным чувствам и обманутым надеждам, они отдают себя всецело новому, сугубо эстетическому увлечению, например, литературе, музыке или театру.

Они и не подозревали, что Ванда на самом деле организовала огромную инсценировку, в которой она и Лешек были режиссерами и главными исполнителями, а родители вкупе с тетей Кларой – ничего не подозревающими зрителями.

Знакомый Лешека, невропатолог, согласился за деньги подтвердить на официальном бланке с внушительной фиолетовой печатью, что Ванда страдает повышенным внутричерепным давлением, по причине коего не может регулярно посещать занятия сольфеджио. Ванда появлялась в музыкальной школе, приносила очередную справку, оправдывающую ее многочисленные прогулы, играла роль больной и затем исчезала снова на несколько недель.

Однако каждую среду она уходила на занятия в музыкальную школу. Если тетю Клару не удавалось сплавить в кондитерскую или ее отводили отец или мама, она прощалась с ними в вестибюле школы, приветливо махала на прощание рукой и, дождавшись, когда взрослые скроются, покидала здание школы с единственной целью – встретиться с Лешеком. Правда, в таких случаях у них было не больше полутора часов, затем девушке приходилось тащиться в школу, дабы встретить в холле родителей, явившихся забрать свое чадо, и заявить им: «Нас отпустили на пять минут пораньше», – а затем побыстрее уносить ноги, чтобы не столкнуться с товарищами по группе или, чего доброго, с учительницей сольфеджио.

Посему Ванда изо всех сил старалась затащить тетю Клару в кондитерскую, где та объедалась пирожными, в то время как племянница спешила на рандеву с Лешеком. Тетка зачастую теряла счет времени и, набивая желудок, иногда могла провести в кондитерской по два, а то и три часа кряду. Тогда Ванда могла миловаться с Лешеком подольше и сама приходила в кафе, где заставала тетку с затуманенным, как у наркомана, взглядом за столиком, уставленным полудюжиной пустых тарелочек.

* * *

– Куда мы пойдем в этот раз? – спросила Ванда.

В прошлую среду они посетили жилище одного из друзей Лешека, но Ванде не понравился продавленный матрас, использованные шприцы в углу и засаленные плакаты с изображениями гологрудых красоток на облупившихся стенах.

Лешек прижал к себе девушку и утробным голосом ответил:

– Там, где нас никто никогда не отыщет! В гости к вулкодлаку!

Он указал на старинный замок, возвышавшийся на нависшей над городком горе. Ванда поежилась: любой знал, кто такой вулкодлак – помесь оборотня и вампира. Согласно легенде, князь-воин, прославившийся ратными деяниями в мрачном Средневековье, не был принят ни раем, ни адом из-за своих многочисленных прегрешений и был обречен скитаться то ли в виде огромного волка с горящими глазами и клыкастой пастью, то ли гигантской летучей мышью в местах, где когда-то сеял зло.

Родной городок Ванды под названием Вильер располагался в горах, поросших лесом. Там все еще водились волки и медведи, и случалось, что охотники, грибники или туристы натыкались на изувеченное тело с оторванной головой или распотрошенным животом где-нибудь в чащобе (наверняка работа дикого зверья!), и тогда оживали суеверия, и жители шептались, что-де он снова принялся за прежнее.

Он – вулкодлак.

– Что, вулкодлака боишься? – спросил Лешек.

Ванда повела плечами и, фыркнув, ответила:

– Еще чего! Это все бредни, такие же, как и сказки про Санта-Клауса или снежного человека.

– Снежный человек существует, – заявил авторитетно Лешек и пощекотал Ванду за ушком. – Это уже наукой доказано на все сто!

Ванда взглянула на темную громаду замка и вдруг воскликнула:

– Посмотри-ка, там свет!

И действительно, одно из окон замка, который многие годы пустовал, пока не был переоборудован под пансионат для членов ЦК коммунистической партии Герцословакии, а затем снова был забыт, светилось призрачным желтым цветом. Уже стемнело, и городок стал заложником долгой ноябрьской ночи, поэтому светлое пятно на темном пятне громады замка казалось таинственным, загадочным.

– Неужели старый князь бродит в ночи, желая отправиться на охоту… – пробормотала Ванда.

– А как же! – подвывая на почти полную луну, заговорил Лешек. – Старый хрыч покоится в саркофаге в домовой капелле. Я подростком с пацанами туда на спор лазил ночью, мы даже по очереди на крышке с зажмуренными глазами сидели. Одного оставляли в капелле, а другие выходили и закрывали тяжелые бронзовые двери. Там даже три засова имеется – снизу, сверху и посередине. Как будто склеп от кого закрывают, чтобы нечисть оттуда не вылезла…

– Прекрати немедленно! – воскликнула Ванда, кусая губы.

Но Лешек не внял ее требованию.

– Никто из моих товарищей больше трех минут не продержался, все орали благим матом и просили, чтобы их выпустили. Уверяли, что крышка саркофага под ними начинала шевелиться. Когда моя очередь настала, уселся я на княжеский гробик… Сижу, весь трясусь – хотя лето стояло, но в капелле ледяной холод. И вдруг чувствую – крышка начинает мелко дрожать…

– Замолчи! – взмолилась Ванда, которая не понимала, как Лешек может обожать совершенно идиотские фильмы ужасов и до невозможности примитивные комиксы про оживших мертвецов и красногубых упырей.

– И скрежет такой противный раздался, как будто кто-то когтями по камню стучит… Ну, думаю, вот и настала пора повидаться с вулкодлаком. А у меня был крест припасен освященный, а еще я облатку прихватил – говорят, если ее в рожу вулкодлаку кинуть или лучше ему в пасть засунуть, он и сгинет. Но так надо бороться с теми, кого старый князь, выпив кровь, своими слугами сделал. А чем взять его самого, главного паразита? Ему ведь больше полтыщи лет, он столько душ загубил, столько кубометров крови высосал и вагонов человечьих костей разгрыз, так взматерел, что ни молитвой, ни облаткой, ни крестиком оловянным его не возьмешь…