Несмотря на мрачный климат этого северного края, Квиллер начинал завидовать местным жителям. Они имели корни! Семьи, подобные Гудвинтерам, насчитывали пять поколений – со времён, когда капиталы сколачивались на шахтах и лесоповале. В Пикаксе наиболее важными организациями были Историческое общество и Клуб долгожителей.

Дорога в аэропорт то тут то там напоминала о прошлом: покинутые одинокие домишки и груды шлака на старых заброшенных рудниках, призрачные города, узнаваемые только по нескольким одиноко торчащим трубам, разрушенное железнодорожное депо в середине неизвестно чего, окоченевшие останки деревьев, чёрные от лесных пожаров. После нескольких минут молчания Квиллер рискнул задать Джуниору вопрос, давно его волновавший:

– Как человек, окончивший университет с отличием, что ты думаешь о «Пустячке»? Вы с отцом выпускаете газету в соответствии с вашими возможностями? На вас не давят допотопные условия?

– Ты серьёзно? Я считаю делом чести превратить «Пустячок» в настоящую газету, – сказал Джуниор, – но папа хочет сохранить её такой, какой она была сто лет назад. Он рассчитывал, что мы, его дети, поддержим традиции, но мой брат уехал в Калифорнию и устроился в рекламное агентство, сестра вышла замуж за фермера из Монтаны, а я прилип к тебе.

– Округу под силу содержать настоящую газету. Почему бы тебе не основать совершенно новую, оставив «Пустячок» отцу в качестве хобби? Конкурентов не будет. Ты когда-нибудь думал об этом?

Джуниор посмотрел на него с опаской и резко возразил:

– Я не в состоянии позволить себе открыть даже лимонадный киоск. Мы разорены! Вот почему я работаю за гроши… Каждый год эта дыра затягивает нас всё глубже. Отец уже продал землю, а теперь заложил и наш дом… Я не должен был говорить этого… Мама долго умоляла, просила избавиться от газеты… Она серьёзно встревожена! Но отец и слушать не хочет. Ты видел его за набором? Он может набрать более тридцати пяти букв в минуту, не глядя. – Лицо Джуниора сияло от восхищения.

– Да, я наблюдал за ним, и он произвёл на меня впечатление, – сказал Квиллер. – Посмотрел я и наши прессы в подвале – оборудование выглядит как прессы для вина.

– Отец коллекционирует старые прессы. У него их целый сарай. Мой прадед управлял первым прессом при помощи педали, такой, как у старинной швейной машинки.

– А бабушка не смогла бы помочь тебе, захоти ты основать новую газету?

– Нет, бабушка Гейдж не станет этого делать. Она уже выручала нас пару раз, оплачивала наши страховки и выучила нас троих в колледже… Эй! А почему бы тебе не основать газету, Квилл? Ты при деньгах!

– У меня нет абсолютно никакого интереса и способностей к бизнесу, Джуниор. Именно поэтому я учредил мемориальный Фонд Клингеншоенов. Я управляю им, и это даёт мне немного денег на карманные расходы. Я потратил на журналистику двадцать пять лет и теперь хочу покоя, чтобы написать что-нибудь стоящее.

– Как продвигается твоя книга?

– Нормально, – ответил Квиллер, думая о своей заброшенной пишущей машинке, захламленном письменном столе и разбросанных бумагах.

Они оставили машину перед аэропортом прямо в открытом поле, которое служило долговременной стоянкой. Здание аэровокзала было чуть больше лачуги, а управляющий аэропортом выполнял обязанности кассира, контролёра, механика и по совместительству пилота; в данный момент он подметал пол.

– Что, торопимся успеть до «Большого»? – бодренько спросил он.

Когда двое газетчиков поднялись в салон двухмоторного самолета, завершая первый этап своего путешествия, они уже не вели разговоров на личные темы. В салоне сидело ещё пятнадцать пассажиров, и тридцать ушей могли бы их подслушать. Мускаунти славился длинными языками, которые распространяли больше новостей, чем «Пустячок», и передавали их быстрее, чем радио. Квиллер и Джуниор благоразумно переключились на спорт и болтали на эту тему, пока не приземлились в Миннеаполисе, чтобы перейти на борт реактивного самолета.

– Надеюсь, они запаслись ланчем, – сказал Джуниор. – Что будет на обед в пресс-клубе?

– Я заказал французский луковый суп, грудинку и яблочный пирог.

– О!

После небольшой задержки в Чикаго они наконец-то закончили своё путешествие, приземлившись в Центре. Из аэропорта они поехали в отель «Стилтон» и сразу же настроили радиоприемник на метеорологическую волну. Затем пришло время отправляться в пресс-клуб.

– А спортивные журналисты там будут? – спросил Джуниор.

– Все – от профессионалов до новичков. Полагаю, их называют теперь копи-помощники.

– А они не обвинят меня в банальности, если я попрошу у них автограф?

– Они будут польщены, – ответил Квиллер.

В клубе Квиллера встретили как вернувшегося на родину героя, но он понимал: любой, устрой он такой же грандиозный обед, удостоился бы подобной чести. Фотограф, панибратски толкнув его в бок, спросил, как это его угораздило стать миллионером.

– Расскажу тебе в следующем году, пятнадцатого апреля, – ответил Квиллер.

Редактора отдела путешествий заинтересовало, что он нашёл в этой необжитой и малонаселенной дыре.

– Кажется, Мускаунти находится в снежном поясе? – сказал он.

– Точно! Это пряжка от снежного пояса.

– Ладно, в любом случае ты счастливец, избежал природной стихии.

– У нас на севере нет недостатка в этом, – информировал его Квиллер. – Ураганы, молнии, смерчи, лесные пожары, дикие звери, падающие деревья, весеннее половодье! Но необузданную силу природы легче принять, чем человеческую. У нас никогда не было ни одного сумасшедшего снайпера, стреляющего по школьному автобусу с детьми, как у вас тут на прошлой неделе.

– У тебя всё ещё живет тот кот, который умнее тебя?

В пресс-клубе Квиллер имел репутацию детектива-любителя, но было также хорошо известно, что Коко каким-то образом содействовал его успеху.

Квиллер заметил Джуниору:

– Может, ты не обратил внимания, но в вестибюле, в одном ряду с победителями приза Пулитцера, висит портрет Коко. Как-нибудь я расскажу тебе о его подвигах, хотя, возможно, ты не поверишь моему рассказу.

В течение следующего часа Джуниор имел счастье видеть журналистов-фельетонистов и репортеров, чьи публикации он читал в независимом «Прибое», и ему с трудом удавалось справиться с волнением. Однако почетный гость пребывал в расстроенных чувствах. Радость Арчи Райкера по поводу освобождения от «Дневного прибоя» омрачал недавний развод с Рози.

– Каковы твои планы? – спросил Квиллер.

– Ну, День Благодарения я проведу с сыном в Денвере, а Рождество с дочерью в Орегоне. А что потом не знаю.

После отменной грудинки и яблочного пирога редактор подарил Райкеру золотые часы, и Квиллер наконец отдал дань своему закадычному другу, сказав речь, которую завершил несколькими словами о Мускаунти: