Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, Катерина хорошо живет с Альбертом?
Аппель чувствовал: Мария только изображает, что рисует, но более занята рассматриванием его спины. Закрыв глаза, он закончил 4 шага (он правильно посчитал!). В 12 см и 6 мм от левой ноги была пропасть.
— Осторожнее! У вас не закружится голова?..
— Вы правы, что хотите остаться: тут замечательно.
— У вас закрыты глаза?
— Нет. Я смотрю в небо…
— О, я в восторге! Вы смогли справиться со страхом!
— Конечно, мне очень жаль, что с вашей сестрой случилось…
— Вы все же пришли говорить о Кате, — с озабоченным смешком перебила она. — Скажите честно: что вам от нее нужно?
— Меня беспокоит ее состояние. Вы знаете, какие хорошие отношения у меня… с Альбертом. И его состояние зависит от состояния вашей сестры. Мне жаль это констатировать, конечно… Поэтому мой интерес связан с заботой о моем ближайшем друге.
Мария усмехнулась — он хорошо слышал.
— Боюсь, не нам решать, как Альберту жить с ней. На месте Альберта я показала бы Катю хорошему врачу, но он считает, что…
— Но вы ее сестра, вы имеете право решать… вместо него.
Он слушал, как ловко кисть ее скользит вниз и вверх, вниз и вверх, оставляя тонкие полосы. Правая нога (ровно 13 см от края) слегка дрожала — от колена к голени.
— Мсье Аппель! Мсье Аппель!
По траве бежала женщина. В недоумении, что зовут именно его, он повернулся. На мгновение показалось, что он потеряет равновесие и свалится вниз, но Аппель успел развести руки в стороны и остался на ногах. Мария застыла в ужасе с грязной кистью у плеча. Черно-белая горничная добежала до них и теперь встала, тяжело дыша и протягивая Аппелю листок и ручку.
— Я говорила вам быть осторожнее!.. Боже мой! Зачем нужно бороться со страхом, если это может стоить жизни?
Он не слушал ворчание Марии. Знакомый черный герб на бумаге заслонял собой все.
— Вы, конечно, уверены, что это мне?
— Простите, мсье Аппель.
Он отступил от пропасти на 58 см. Его немного трясло. Горничная боялась пошевелить протянутой рукой.
— Вы должны расписаться… что вы получили. Это обязательно, мсье Аппель.
После колебания он забрал у нее листок и, приложив его к запястью, расписался у головы имперского орла (12 см). Ниже было написано: «"Единая Империя" поздравляет вас с успешным призывом».
— Что это?
Голос у нее внезапно сел. Ей захотелось прочистить горло, но было как-то неловко. Апрель сгорбился, уменьшился разом, легкая неуверенность сменилась откровенным страхом. Показалось, что сейчас он потеряет сознание. Но Аппель сглотнул — она заметила, как шевельнулось у него в горле — и медленно убрал письмо в карман. Лицо его было румяно от ветра, а руки — вот они, эти руки, неестественно побелели.
— Конечно, ничего серьезного… — И Аппель заулыбался. Зубы его — она тоже заметила — были слишком белы. Неужели и зубам его было страшно?
— Значит, вас призывают…
Он опустил глаза и повторно сглотнул.
— Это фронт? Прямо на фронт?
— Я не знаю, конечно… Наверное, фронт. В любом случае, это не штаб.
— Вы… столько лет работали на партию… Неужели «Empire Today» за вас не заступится?
— О, я всю жизнь писал ужасные статьи, вы, конечно же, правы. Но… это мой шанс!
Боже, отчего мужчины не замечают, как нелепы они в попытках скрыть свои чувства?
Несколько раз — с перерывом — он улыбался, а после, поняв, что ее не обманешь, уставился в небо. Она давила в себе желание закричать: «Мне жаль, мне очень жаль, очень-очень, так жаль!». Но ей было неловко.
— Война — это…
— Что? — спросила она.
— Война — это страшно, конечно, — со странным оптимизмом заговорил Аппель. — Но должен же кто-то воевать… наш великий путь… нужно уметь собой жертвовать! Как вы считаете?
— Я, право, не знаю.
— У вас нет своего мнения?
— Я только женщина, — с усмешкой ответила она и взялась за ближайшую кисть. — А вы хотите, чтобы я высказывалась о политике и войне?
Аппель открыл рот, чтобы ей возразить — что за потребность у мужчин вечно спорить? — но тут слева пронзительно завизжали. Было похоже, что некто женского пола наткнулся в кустах на змею. Впрочем, поблизости змей не было, Мария не встречала тут ни одной. И все же она встала — пришлось отодвинуть картину — и зашагала в сторону протяжного визга. Но тот, кто кричал в ужасе, уже замолчал. Мария в нерешительности остановилась.
— Наверное, это маньяк, — весело сказал Аппель. Ему было приятно, что не он один нынче страдает.
— Не мелите чушь. Тут маньяки не водятся.
— Откуда вам знать?
— Оттуда, что я тут живу, — категорично сказала Мария, — поэтому мне лучше знать, водятся тут маньяки или нет.
— А, конечно, тогда это вражеский диверсант. Сейчас он будет прятаться, а ночью придет к нам и убьет нас во сне.
— Перестанете вы болтать чушь или нет?..
Заплакала женщина. Она бежала, спотыкаясь от слез и постанывая от боли в ногах. Мгновением позже из-за поворота показалась знакомая горничная — она неслась, путаясь в длинной юбке и распустив волосы, как пиратский флаг.
— Мадам Мария! Мадам Мария! Там, там…
Мария стояла, выпрямившись в недоумении. Горничная не приблизилась к ней, а встала в десяти метрах, как в страхе, что ее могут ударить.
— В чем дело?
— Мадемуазель Катерина бросилась с моста!
Она, казалось, не расслышала. В ней ничего не изменилось. Лишь полминуты спустя — в молчании — она интенсивно заморгала глазами. Пасмурный свет — отчего стало пасмурно? — ослеплял ее.
— Я… что-то я… — Она прикоснулась ко лбу.
— Мадам Мария! Пожалуйста! Честное слово, я ничего не могла, я не успела…
— Вы уверены? — резко перебил ее Аппель. — С чего вы это взяли?
— Простите, мсье Аппель. Клянусь, я не успела помочь. Я не успела, я бы очень хотела… Умоляю, простите!
И горничная отвратительно зарыдала. Марии захотелось на нее закричать. Вой, со слезами, со слюной изо рта, действовал ей на нервы сильнее сирены воздушной тревоги. Она, должно быть, попыталась воскликнуть: «Хватит плакать! Я ненавижу ваш голос!» — но