«Как узнать, принадлежит ли данный гриб к виду, производящему псилоцибин, или нет? Если у пластинчатого гриба фиолетово-коричневые или черные споры, а его мякоть при надломе синеет, данный гриб, скорее всего, относится к виду, производящему псилоцибин». Данное описание, безусловно, служит большим подспорьем, но я бы все же предпочел нечто более категоричное, чем «скорее всего». После чего Стемест делает более отрезвляющее предостережение: «Мне не известны исключения из этого правила, однако это не значит, что их нет!»

Выучив наизусть это «правило Стеметса», я начал собирать приглянувшиеся мне пластинчатые МКГ (маленькие коричневые грибы), где только придется: в соседних дворах, по дороге на работу, на парковке у банка и так далее, – и, надламывая шляпки, смотрел, чернеет ли мякоть или синеет. Дело в том, что синий пигмент свидетельствует об окислившемся псилоцине, одном из двух главных психоактивных соединений псилоцибе. (Другое – это псилоцибин, преобразующийся в кишечнике в псилоцин.) Чтобы установить, какие у данного гриба споры: фиолетово-коричневые или черные, – я начал изготавливать их «отпечатки». Для этого нужно отсечь у гриба шляпку и поместить ее пленкой вниз на лист белой бумаги. (Или черной, если у вас есть основания считать, что у гриба черные споры.) В течение нескольких часов из шляпки гриба выделяются микроскопические споры, образующие на бумаге изящный теневой узор (чем-то напоминающий «романтический поцелуй», когда напомаженными губами касаешься белого листа бумаги), глядя на который пытаешься определить, какого он цвета: фиолетово-коричневый, или черный, или цвета ржавчины, в каковом случае можете не сомневаться, что у вас в руках побывала ядовитая галерина окаймленная.

Есть вещи, которые проще узнавать на собственном опыте, чем из книги. Поэтому, прежде чем принимать какое-либо окончательное решение, я счел более уместным немного выждать и провести какое-то время в дружеской компании моего Вергилия – человека, который будет, подобно древнеримскому поэту у Данте, сопровождать меня по кругам «грибного Ада».

* * *

На тот момент Пол Стеметс жил вместе со своим партнером Дасти Йао и двумя большущими собаками, Платоном и Софией, в просторном новом доме, выстроенном прямо в сосновом лесу из благородных пород кедра и дугласовой пихты, как часто называют псевдотсугу тиссолистную. Ведь, помимо страстной привязанности к грибам, Стемест питал не меньшую страсть к деревьям и лесам. Я приехал в пятницу; зарезервированная мной «юрта» освобождалась только в воскресенье вечером, поэтому у нас было вдоволь времени, чтобы всласть поговорить о псилоцибе, полакомиться грибами (не этими, разумеется, а другими), совершить небольшую экскурсию по грибным местам и прогуляться с собаками по окрестным лесам и побережью. До границы с Орегоном – места, где мы собирались устроить охоту на «азуры», как называют между собой микологи вид Psilocybe azurescens, – мы решили ехать в воскресенье утром: если выехать пораньше, то времени на все хватит с лихвой.

Не успел я еще войти в дом и распаковать вещи, как Стеметс принялся длинно и со всеми подробностями излагать мне историю дома, который, по его словам, был построен благодаря грибам. На его месте прежде стоял ветхий фермерский сарай, который на момент, когда Стеметс туда въехал, подвергся интенсивному нашествию муравьев-древоточцев. Чтобы решить эту проблему, Стеметс и прибег к помощи грибов. Он точно знал, какой вид кордицепса (Cordyceps) способен выкурить отсюда колонию муравьев, как знал и то, что муравьи, наученные многолетним горьким опытом, тщательно проверяют каждого возвращающегося собрата на предмет наличия у него спор кордицепса и, найдя таковые, быстро откусывают ему голову, а тело выносят за границы колонии. Стеметс решил перехитрить защитный инстинкт муравьев и вырастил гриб-мутант наподобие кордицепса, но с более замедленным процессом спорообразования. Он поместил часть мицелия в чашечку из кукольного посудного набора, которым играла его дочь, оставил чашку на полу кухни и всю ночь наблюдал, как армия муравьев переносила мицелий к себе в гнездо, ошибочно приняв его за совершенно безобидный вид грибов. Когда гриб наконец дал споры, он уже глубоко внедрился в муравьиную колонию и с муравьями было покончено: кордицепс колонизировал их тела и пустил плодовые побеги, выбивавшиеся наружу из их голов. Конечно, фермерский дом было уже не спасти – слишком старым и изъеденным он оказался, но Стеметс, продав патент на выведенный им гриб-мутант, выстроил на его месте этот величественный памятник изобретательности грибов.

Дом был вместительный и комфортный; к моим услугам было целое крыло с анфиладой спален. Гостиная с высоким, почти как в соборе, куполообразным потолком (именно в ней мы провели большую часть того дождливого декабрьского уик-энда) была оборудована большим дровяным камином, с противоположной стороны которого высился, заполняя часть комнаты, огромный скелет пещерного медведя высотой семь с половиной футов. Над камином висела фотография Альберта Хофмана, а свод над самой нашей головой украшал массивный круглый витраж с надписью: «Универсальность архетипа мицелия» – замысловатый узор из голубых линий на фоне ночного неба, где линии олицетворяют одновременно и мицелий, и корни, и нейроны, и Интернет, и темную материю Вселенной.

На стенах вдоль лестницы, ведущей из гостиной на второй этаж, висят в рамках различные рисунки, фотографии и сувениры на память, включая и диплом (за подписью Кена Кизи и Нила Кэссиди), удостоверяющий, что владелец сего успешно прошел один из «кислотных тестов» общины «Веселых проказников». Тут же были несколько снимков Дасти, снятого среди дремучего леса с впечатляющими экземплярами грибов в руках, и цветная гротескная литография Алекса Грея, признанного главы американских психоделических художников. На ней художник дал свою интерпретацию так называемой теории упоротой обезьяны американского философа и этноботаника Теренса Маккенны, изобразив первобытного гоминида с ошалелым, словно наэлектризованным взглядом, жующего псилоцибе, в то время как из его рта и лобной части вылетает целый рой абстрактных мух. Честно признаюсь: смысл этой картины вряд ли бы до меня дошел, если бы несколькими днями раньше я не получил от Стеметса электронное письмо, содержавшее вот такую фразу: «Хотелось бы обсудить, сколь высока вероятность того, что теория упоротой обезьяны, вначале сформулированная Роландом Фишером, а затем популяризованная Теренсом Маккенной, действительно верна: что именно это [употребление в пищу псилоцибина] привело к быстрому развитию мозга гоминида, наделив его способностью аналитического мышления и установления социальных связей. Известно ли вам, что 23 примата (включая и людей) употребляют в пищу грибы, и знаете ли вы, как отличить „плохие“ грибы от „хороших“?»

Увы, мне это неизвестно.

Это короткое эллиптическое письмо еще до поездки прекрасно предвосхитило общие смысл и содержание моих разговоров со Стеметсом: все это время я пытался поглотить и усвоить тот поток микологических фактов и соображений, который, подобно стремительной реке, невозможно перейти вброд без того, чтобы не быть сбитым с ног его напором. Да, присущий Стеметсу блестящий взгляд на мир с позиции грибов, несомненно, поражает, но спустя какое-то время он может также вызвать чувство клаустрофобии, как это часто бывает при общении с истинным маньяком и автодидактом (а Стеметс соединяет в себе и того, и другого). «Все взаимосвязано» – такова вечная присказка подобных людей; но в данным случае агентом, связывающим между собой все со всем, является, разумеется, грибной мицелий.